Карл Кноблаух - Кровавый кошмар Восточного фронта. Откровения офицера парашютно-танковой дивизии «Герман Геринг»

3 марта

2.00. Мы пришли из бомбоубежища. Бомбардировщики союзников совершили налет на Ганновер. Окраины города тоже пострадали. Между улицами Бартольда и Хазельбуш упали несколько бомб. Повреждено много домов. В доме моих родителей выбило почти все стекла, а черепицу с крыши сбросило во двор.

6 марта

20.45. Воздушная тревога! Все отработано: сына — в сумку, чемоданчик — в руки и быстро в бомбоубежище. Перед входом толпятся люди. По небу скользят лучи прожекторов. Вдали уже застучали зенитки. Надо торопиться!

В толпе сосед не прочь покаламбурить: «Лежу с моей Аннет, забрался под корсет, прижался к теплой попе — воздушная тревога! Семейной жизни нет!»

Мы уже заняли места на скамейках, вдруг в углу позади нас закричала женщина:

— Мой ребенок! Мой ребенок!

Она проскочила мимо нас и побежала к выходу. Я пошел за ней, чтобы помочь, если ей понадобится. От входа она с ребенком на руках уже шла мне навстречу. По ее щекам бежали слезы. Что случилось? Она положила двухмесячного ребенка в подушку и крепко прижала к себе. В сутолоке у входа он выскользнул из подушки, так что она не заметила. За ней по лестнице прошло больше сотни людей, в том числе и тот, кто лежал со своей Аннет. Ребенок совершенно не пострадал!

Зная о жестокостях войны, я часто задавался вопросом: есть ли вообще милостивый бог? После этого случая я отвечал на этот вопрос положительно!

7 марта

Верховное главнокомандование вермахта извещает: «…в Кёльне идут ожесточенные уличные бои… со времени начала крупного наступления между Рёром и Рейном 23 февраля подбито более 700 танков противника…»

8 марта

Сводка вермахта сообщала: «На Аре развернулись ожесточенные бои с танковыми войсками противника, пытающегося прорваться к Ремагену…»

Почти каждую ночь мы проводим в бомбоубежище. Стоически население несло груз воздушного террора.

Несколько дней назад через громкоговоритель в бомбоубежище искали добровольцев, которые бы помогли при тушении пожара неподалеку. Вызвался я и отправился туда, где небо освещали пожары.

Над нами соединения британских бомбардировщиков летели на Берлин. На Пирмонтерштрассе горело несколько домов, рассчитанных на одну семью. По приставной лестнице я забрался к окну второго этажа одного из домов. В лицо мне пахнул жар. Снизу мне передали шланг, и сразу я направил струю воды на горящие стропила. Только у меня сложилось впечатление, что я взял огонь под контроль, как меня окликнули с земли:

— Вы что, с ума сошли? Хотите затопить мой дом? Спускайтесь немедленно!

Я медленно слез. Дом выгорел до каменных стен!

Получить место в ганноверском лазарете мне не удалось. 19 марта я отправился обратно в Ольденбург.

Воздушная тревога сопровождала нас постоянно. Днем и ночью соединения союзников, почти не встречая сопротивления, бомбили столицу рейха и другие крупные города.

22 марта

По радио сказали: «…под Оппенгеймом уничтожены танковые авангарды противника. В Вормсе идут тяжелые бои…»

24 марта

Стало известно, что наши войска в Венгрии севернее Балатона остановили наступление советских войск.

25 марта

Британские войска приближаются к Ольденбургу. Взгляды офицеров в моем окружении на то, что надо делать в такой обстановке, разошлись. Каждый принимал решение самостоятельно.

Как сильно я хотел, чтобы война побыстрее закончилась, однако смириться с мыслью о том, что здесь и сейчас придется сдаться в плен, я не хотел. Не сейчас!

По моей просьбе управление лазарета выдало мне предписание в запасную часть дивизии «Герман Геринг» в Файтене, северо-западнее Берлина. Незадолго до полуночи я сел в поезд. Железнодорожное сообщение в южном направлении многократно прерывалось. Мы доехали до Клоппенбурга и только во второй половине дня тронулись дальше. Над нами постоянно гудели бомбардировщики союзников.

27 марта

Наконец через Оснабрюк мы добрались до Лёне, севернее Херфорда. И здесь поезд окончательно остановился. Перегон был разрушен бомбардировкой. Мы сошли с поезда. Я решил идти дальше пешком по насыпи. Многие пошли за мной в этот ночной марш. Стадный инстинкт сработал и здесь. Через три часа мы пришли в Бад-Эйнхаузен. Там тоже нам никто не смог сказать, будет ли сегодня или завтра поезд. По-видимому, здесь уже за это никто не отвечал.

Я отправился к насыпи и пошел дальше. Мое «сопровождение» заметно поредело. За Влото нам встретился на пути товарный поезд. Мы сели на него и утром приехали в Хамельн. Дальше я уже не пошел, просто не мог физически, и отправился искать место для сна в военной гостинице.