Михаил Колесников - Таким был Рихард Зорге

При аресте Вукелича присутствовала его жена Иосико. Когда в дверь постучали, Бранко сказал: «Око, посмотри, кого там принесло в такую рань». Сам он пил кофе. «Я открыла дверь и увидела полицейских. Бранко продолжал спокойно пить кофе. Он лишь надел очки, чтобы получше разглядеть непрошеных гостей. Полицейский заговорил с ним по-японски. Из этого я сделала заключение, что ему о Бранко известно все. Бранко и в эту тяжелую минуту не покинуло чувство юмора, так присущее ему: он предложил полицейскому кофе. Тот отказался и дал распоряжение производить обыск. Потом Бранко простился со мной, поцеловал семимесячного Хироси. Бранко увели. Полицейские продолжили обыск. Они обнаружили радиостанцию, но назначения ее не поняли. Я сказала, что это принадлежности фотолаборатории. Когда они ушли, я выбросила радиостанцию в мусорную яму».

Анну Клаузен арестовали утром 17 ноября.

Аресты продолжались вплоть до июня 1942 года.

По делу организации Зорге было привлечено много японцев, в их числе граф Сайондзи Кинкадзу. Большинство из них не имело отношения к организации и даже не подозревало о ее существовании. Это были художники, друзья Мияги по Лос-Анджелесу, студенты, заказчики, комиссионеры и даже один владелец фабрики. Они никогда не слышали имени Зорге; Мияги и Одзаки никогда не давали им никаких заданий да и не могли давать, потому что организацию прежде всего интересовали происки Германии в отношении Советского Союза и Японии, попытки германской дипломатии сделать Японию союзницей в войне против СССР. Но почти все арестованные были убежденными антифашистами, противниками войны — и этого было достаточно для полиции, чтобы зачислить их в организацию.

В Японии много политических тюрем: Итигая, Акита, Тиба, Косуги, Мияги, Тоётама, Сакал, Нара, Точиги, Абасири, Футю… — всех не перечесть. Какая из них хуже? Есть ужасная тюрьма Абасири на Хоккайдо, где чаще всего умирают от крупозного воспаления легких. В тюрьме Тиба неизменно заболевают пиореей и теряют зубы, в тюрьме Мияги лысеют, в тюрьме Сакал страдают язвой желудка, так как здесь кормят неразмолотым ячменем. В Точиги умирают от туберкулеза. Во всех тюрьмах применяют средневековые пытки. Самая жестокая из них — сакуи, что значит — корсет. Это особо изготовленный корсет для сдавливания тела. После пыток сакуи в грудной полости происходит кровоизлияние, и человек умирает.

Но есть каторжная тюрьма за высокой бетонной стеной, похожая сразу на все тюрьмы Японии, — Сугамо. Из Сугамо редко кто выходит живым. Здесь содержатся «особо опасные». Узенькая бетонная камера, душная, грязная, где черно от изобилия блох: крошечное оконце под самым потолком. Двор разделен на восемь секторов. Сюда выводят на прогулку.

Рихарда Зорге и его товарищей поместили в тюрьму Сугамо. Так как до суда было еще далеко, это считалось превентивным заключением.

Зорге не оставил нам воспоминаний о годах, проведенных в Сугамо. Но какие существовали порядки в японских тюрьмах и полицейских «свинарниках», мы знаем из рассказов Макса, Анны и других. Анна Клаузен рассказывает: «Со двора по темной мокрой лестнице спустили меня в подвал. Там было темно, только у самой двери горела маленькая лампочка. Ничего не было видно. Только через несколько минут я увидела, что в яме по обеим сторонам у стенок — черные клетки, а в них плотно друг к другу сидели на полу люди. На каменном полу была вода. Полицейские вампиры сорвали с меня одежду, вплоть до белья, сорвали с ног туфли, чулки. Один из полицейских запустил свои лапы в мои волосы и визжа растрепал их, остальные хохотали, словно шакалы. Меня затолкали в одиночную камеру и бросили вслед только белье. Я осмотрелась. По стенкам текла вода. Соломенная циновка была мокрая. Несло невероятной вонью. В каменном полу в дальнем углу была дыра — параша. Когда меня закрыли, я долго стояла без движения. Наконец обессилела и опустилась на колени.

Поздно вечером меня, босую, по грязной мокрой лестнице повели в контору. Идти я не могла и чувствовала, что серьезно заболела. В конторе сидело девять вампиров. Один из них был врач, который, осмотрев меня, сказал: «Ничего не выйдет». Тогда меня снова стащили в яму, только бросили на этот раз какую-то подстилку. Я легла и, задыхаясь, потеряла сознание. Это они, видимо, обнаружили. Врач сделал мне шесть уколов, и вновь потащили меня в контору, больную и разбитую.

Группа жандармов во главе с прокурором Иосикава приступили к допросу. Прокурор бил кулаками по столу, размахивал руками и кричал: «Ты, коммунистка, хитрая, я тебя знаю! Но я заставлю тебя говорить». Я молчала, не могла отвечать. И немудрено: мне три дня не давали пить и есть. Ничего не добившись, они посадили меня в машину и отвезли в тюрьму. Закрыли в камере на втором этаже. Сразу же пришел врач… Врач сказал, что у меня нервное потрясение. Я мучительно страдала месяцев семь…»