Николай Яковлев - Пёрл-Харбор, 7 декабря 1941 года - Быль и небыль

Отныне государственные деятели Соединенных Штатов имели возможность более резко высказываться против политики нацистов. Даже человеку с посредственным интеллектом было очевидно, что в Берлине на пороге войны против СССР не рвались иметь еще одного могущественного противника Соединенные Штаты. Кабинет Ф. Рузвельта состоял из неглупых людей, и поэтому было решено заодно предупредить Советский Союз о возможном нападении, что и сделал в начале 1941 года заместитель государственного секретаря С. Уэллес в беседе с советским послом К. А. Уманским. Так много надежнее: предупреждение из Вашингтона о планах нацистских заговорщиков сольется с вооруженной борьбой Советского Союза.

Одновременно, дабы гитлеровское руководство не упустило своих истинных интересов, ведомству Э. Гувера - Федеральному бюро расследований поручили подбрасывать германскому посольству в Вашингтоне стратегическую дезинформацию такого рода: "Из весьма надежного источника стало известно, что СССР намеревается пойти на новую военную агрессию, как только Германия будет связана крупными военными операциями" на Западе{131}.

Успехи английских криптографов и расторопность разведчиков дали возможность проникнуть в святая святых гитлеровского руководства - со второй половины 1940 года в специальном подразделении Интеллидженс сервис удалось дешифровать ряд немецких кодов. Черчилль, некоторые министры и высшее командование вооруженных сил отныне в основном были в курсе действий врага. Гитлеровцы же не допускали и мысли, что их коды, в первую очередь работа шифровальной машины "Энигма" ("Загадка"), могут быть разгаданы противной стороной. Часть полученной информации английские спецслужбы сообщали своим американским коллегам.

Дешифровка радиоперехватов вермахта ввела Лондон в курс подготовки Германии к нападению на Советский Союз. 6 июня 1941 года личный представитель Рузвельта У. Донован присутствовал на секретном инструктаже глав ряда подразделений Интеллидженс сервис. Начальник политической разведки Англии Р. Липер объяснил им: "Премьер-министр уполномочил меня открыть некоторые секретные данные, известные г-ну Черчиллю и начальникам штабов уже несколько недель. Он разрешил сказать вам и только вам, дабы вы могли скоординировать планы - Гитлер нападет на Советскую Россию. Вторжение произойдет в середине июня, в воскресенье 22 июня, то есть до него остается две недели и два дня".

По возвращении в Вашингтон Донован сообщил Рузвельту, что Черчилль отнюдь не собирается вводить в курс всего этого Москву: "Сталин мог бы понять происходящее. Но англичане считают весь аппарат в Блэчли (штаб-квартира служб дешифровки. - Н. Я.) слишком секретным. Они используют эту информацию для получения выгод иными путями"{132}.

Как бы то ни было, назревавшие события в Европе не требовали сверхчеловеческих усилий от американской внешней политики, но обстановка на Дальнем Востоке складывалась совершенно по-иному. Выяснить намерения Японии было почти невозможно не потому, что маска японской дипломатии была непроницаема, а потому, что она скрывала государственную тайну - в Токио так и не было достигнуто единства мнений о дальнейших действиях. Мацуока рассматривал Тройственный пакт как свой личный триумф, уже одно это усиливало оппозицию к его политике. Далеко не все в руководящих кругах Токио были готовы слепо следовать в фарватере германской политики. Сущность разногласий сводилась к тому, что если экстремисты, среди которых Мацуока был не последним, считали необходимым идти напролом, не останавливаясь перед войной, то "умеренные" деятели во главе с Коноэ надеялись вырвать уступки у США переговорами, поддержанными демонстрацией силы и шантажом.

Пытаясь склонить кабинет в пользу своих идей, Мацуока приводил поразительные аргументы. На заседании Координационного комитета{*7} 22 мая он высказался так: "Если мы тотчас не примем решения, не объединятся ли в конце концов Германия, Англия, США и СССР, чтобы подчинить Японию? Есть также возможность, что Германия и СССР выступят против Японии, а США также вступят в войну. Мне хотелось бы выслушать мнение представителей командования на этот счет!"

Присутствовавшие пришли в замешательство. Молчание. Старики в расшитых мундирах переглядывались через полированный стол. Наконец военно-морской министр адмирал Косиро Оикава громко произнес: "Господа, министр иностранных дел рехнулся, разве не видно?" Обсуждение не состоялось, предположения Мацуока явно носили безумный характер. Генералы и адмиралы буквально удерживали за фалды фрака воинственного дипломата. Они все же считали, что возможности курса Коноэ пока не исчерпаны.