Павел Катаев: Доктор велел мадеру пить...

Мария Павловна поднялась по крутой лестнице наверх, заглянула в кабинет, чтобы позвать брата, а тот сидит за своим письменным столом и быстро, быстро пишет.

- Антоша, в театр опоздаем!

- Подожди, Маша, подожди...

Повернулся лицом, рассказывает Мария Павловна, смотрит на меня, но не видит. Все мысли где-то там, далеко-далеко...

Эту историю можно прочесть в папиных заметках о Чехове. Я же позволил себе пересказать ее, потому что навсегда запомнил, как именно отец ее рассказывал, как протягивал руку в сторону, словно бы повторяя жест Чехова и как закрывал глаза, поднимая слепое лицо к небу.

Рассказывая о Чехове, он тем самым рассказывал о себе, о своем состоянии в моменты творчества.

Кстати сказать, мне очень хорошо знакомо это его выражение лица, и этот его слепой взгляд, направленный куда-то в другие миры. Катаев не уставал повторять, что за письменным столом полностью отрывается от действительности и его воображением владеет бессознательное.

Проще говоря, высшие силы водят его пером.

Теперь дальше.

Отец мечтал провести своих близких по тем местам, по которым его самого водила собственная судьба.

Первая из таких экскурсий - поездка в Одессу, город папиного детства.

В гостиницу, где мы остановились, пришел папин гимназический товарищ. Папа называл его "Боря Дмитриев".

Для папы он, естественно, был Борей, мальчиком-гимназистом, отличником, гордостью класса, а для меня - довольно-таки пожилым чудаковатым человеком, с веселыми глазами, который очень живо откликался на любой вопрос родителей.

Причем, как откликался?

Не словами, не репликами, а именно своими веселыми глазами - прищуривая их, блестя ими, поводя из стороны в сторону. Произносимых при этом слов я и не запомнил, будто бы он вообще молчал, а только весело поглядывал.

Впрочем, одну фразу я помню.

Разговор зашел о еде, и папа упомянул свою любимую скумбрию горячего копчения.

Не холодного, а горячего. Именно горячего!

"Боря Дмитриев" довольно кисло к этому отнесся, сказав, что он вообще не ест скумбрию.

- Почему? - участливо спросил папа. - Ты что, диетик?

- Нет, я еще не идиотик! - сострил Боря Дмитриев и сам же засмеялся своей шутке...

Еще в Москве, до поездки в Одессу, мы уже знали, что в городе папиного детства находятся катакомбы. Отец рассказал нам историю их происхождения.

Они появились давным давно, еще в те времена, когда город только начинал строиться и в качестве строительного материала использовался ракушечник - мягкий, песочного цвета, легкий для обработки камень. Пласт ракушечника нарезался на довольно таки большие кубики, из которых как из кирпича складывались городские здания.

Поначалу ракушечник добывали на поверхности, но постепенно выработки уходили все глубже и глубже под землю, и в результате образовались длинные штольни, тоннели.

Во время Великой отечественной войны в одесских катакомбах базировался партизанский отряд, оказывавший сопротивление оккупантам.

В Одессе отцу уже удалось побывать в сорок четвертом году сразу же после освобождения города от немецкой оккупации. Он встречался с оставшимися в живых подпольщиками, знакомился с архивными материалами.

В результате той поездки был написан очерк "Одесские катакомбы".

Но главное, у него появился замысел романа об истории одесского партизанского отряда, действующего на территории, захваченной врагом.

Отец был очень увлечен этим своим замыслом

Он уже вовсю работал над романом, и у него возникли какие-то вопросы, неясности, которые необходимо было разрешить. И вот теперь собирался еще раз побывать в катакомбах, а заодно и нам их показать.

Мне не повезло.

Накануне мы выходили на баркасе в море за скумбрией, штормило, и я сильно простудился, у меня заболело горло, поднялась температура и меня не взяли на экскурсию. Оставили в гостинице.

У моей сестры Жени катакомбы, насколько я понял, не вызвали восторга. Она безо всякого энтузиазма вспоминала о мрачной пещере со столом из грубо отесанного камня-ракушечника и с керосиновой лампой, сделанной из гильзы от артиллерийского снаряда.

На всех предметах лежал довольно толстый слой пыли.

Да и мама особенно не высказывалась, хотя я заметил, что она была грустная и даже подавленная.

Уже потом, много лет спустя, мама призналась, что ее буквально охватил ужас, когда за увиденной скучной обыденностью пещеры, откуда расходились низкие черные штольни, проступила та, недавняя, действительность.