Николай Виноградов: Подводный фронт

В связи с этим возникла проблема обеспечения боевой учебы экипажей лодок надводными кораблями. Я доложил об этом командующему.

— Эсминец «Куйбышев» вам подойдет? — спросил Головко.

— Конечно.

— Вот и берите его в полное распоряжение.

О таком подводники и мечтать не могли. Большой надводный корабль, которых не так-то много насчитывалось на Севере, выделялся исключительно на наши нужды! Это сразу сняло многие проблемы. Теперь боевая учеба набрала максимальный темп. Мы сутками и неделями пропадали в море. Отстрелялся один экипаж, за ним тут же следовал черед другого. Соберемся для короткого разбора на эсминец — и снова за учебу. Мы спешили наверстать упущенное в осенне-зимний период. Успели многое. Но далеко не все.

Первые дни войны… На докладах у командующего, которые он ежедневно принимал на флотском КП, уже звучали сообщения о первых успехах береговых артиллеристов, летчиков. А я все вынужден был повторять: вернулась такая-то лодка — результата нет… Но несмотря на это, в те трудные дни я не слышал ни единого упрека ни от А. Г. Головко, ни от других членов Военного совета. Более того. Вспоминается такой случай. 4 июля мы ожидали возвращения «Щ-421» из боевого похода. Член Военного совета дивизионный комиссар А. А. Николаев, узнав об этом, позвонил мне:

— Надо бы встретить лодку как-то необычно, тепло.

— Необычно? — удивился я. — Поход же был неудачный!

— Но ведь люди честно несли службу на боевой позиции. И возвращаются они не откуда-нибудь — с передовой.

Встречали Н. А. Лунина и его подчиненных если и не торжественно, то, во всяком случае, вполне подобающим образом. На причальной стенке находилось все командование флота и бригады. А. Г. Головко поздравил экипаж с благополучным возвращением. А затем последовала, так сказать, неофициальная часть: командующий и другие руководители пришли на подводную лодку пообедать вместе с экипажем. Обстановка поначалу была не очень-то веселая. Но А. Г. Головко,

А. А. Николаев умело разрядили ее: пошел живой, откровенный разговор, зазвучали шутки… И видно было, что моряки «Щ-421», которые возвращались в базу с неважным настроением, вновь обретали присутствие духа. И Лунин, непроницаемый Лунин, не сумел па этот раз сохранить свою обычную невозмутимость. Он встал и сказал:

— Не лучшим образом мы, товарищи, сработали в море. Упустили конвой. Но упустили мы его не по трусости, не потому, что нам не хватило смелости лицом к лицу встретиться с врагом. Произошло это из-за нехватки опыта. Теперь опыт у нас есть. И я обещаю командованию, что больше ни одна фашистская гадина, попавшая в окуляр перископа, не уйдет от наших торпед.

Лунин не нарушил слова. Характерной чертой его командирского почерка стала неуемная настойчивость: если уж он обнаружит цель, то непременно атакует ее, и всегда успешно.

Первые походы многому научили и других командиров, другие экипажи. Обогатили они определенным опытом и меня как командира бригады, и штаб соединения. У нас появился пусть еще не очень богатый, но весьма поучительный материал для анализа приемов и способов ведения боевых действий на вражеских коммуникациях. Инструктируя командиров, я уже мог опираться на конкретные данные, конкретный опыт. Скажем, ставя задачу командиру «Щ-402» старшему лейтенанту Н. Г. Столбову на уничтожение судов противника в районе Порсангер-фьорда, я имел уже перед собой кальку маневрирования подводной лодки «Д-3», которая незадолго до этого вернулась из того же района.

Вместе со Столбовым мы долго изучали всю боевую документацию по походу «Д-3», старались понять, почему же неэффективным оказался произведенный ею поиск противника. Вывод напрашивался сам собой: нельзя ограничиваться пассивным ожиданием вражеских кораблей и судов в одном каком-то месте. Искать их надо более активно.

— Судя по всему, — сказал я Столбову, — враг пока не очень-то заботится о противолодочной обороне своих баз.

Он понял с полуслова. Надо было видеть, как загорелись глаза командира. Дерзкое дело ему было по душе.

— Прошу разрешения, если представится возможность, попробовать прорваться на рейд Хоннингсвог, — попросил он.

И я охотно дал «добро».

Столбов блестяще осуществил свое намерение. Через четыре дня после выхода из базы, 14 июля, с «Щ-402» поступило сообщение об успешной атаке вражеского транспорта.

Разве забудешь этот день? Я все утро провел на причале, проверяя вместе со специалистами штаба готовность очередных подводных лодок к выходу в море. Вдруг видим: по тропинке, ведущей от командного пункта, бежит, отчаянно размахивая руками, оперативный дежурный. Екнуло сердце: что-то случилось! Дежурный, не в силах сдержаться, закричал что-то с полдороги. Что? Столбов… Хоннингсвог… Транспорт… И грянуло вдруг «ура». Все, кто были на причале, радовались, как дети, подбрасывали в воздух пилотки. Боевой счет открыт! Сказали наконец свое слово и мы, подводники!