Николай Либан - Я родился в Москве...

Евгения Федоровна Гринева была очень симпатичная женщина, заведовала кафедрой французского языка, а потом «смутилась» тем, что надо было ехать за границу, — уехала и потеряла кафедру. Клавдия Александровна Ганшина была хорошей преподавательницей французского языка.

Хочется мне сказать о Леониде Григорьевиче Андрееве. Умен. Волевой человек. У него все конечности во время войны были обморожены. Вот где болезнь преодолевается знанием, наукой! Вот была у меня такая теория: почему все силы, которые бросает организм на борьбу с болезнью, не бросить на борьбу за знания? Тогда эти силы будут заглушать болезнь. Такие больные какое-то время живут полноценной жизнью, но потом все равно погибают. И таких людей достаточное количество на филфаке, у которых интеллект побеждает природное заболевание. Но это дело психолога.

Кафедра славянской филологии была захудалая. Прежние все были переарестованы тогда за то, участвовали в журнале «Slavia». А из новых — Селищев!

Тоже очень крупный ученый.

Из классиков я помню Дератани. Он был подтянутый, аккуратный. Но губительный отзыв Грушки так и остался на всю жизнь за ним. Дератани написал текст диссертации на латинском языке и защищал ее на латыни. А Грушка сказал, что «здесь много пота, но мало таланта». Вот это для истории! Он таким и был: «много пота»… Конечно, помню Радцига, Попова, Шендяпина… Леонида Петровича Богоявленского, эллиниста и латиниста. Александр Николаевич Попов был прекрасный преподаватель, у него до революции была своя частная гимназии на улице Знаменка, которой он был и владельцем, и директором, он мне много о ней рассказывал. Он был не только классик, но и русист, более всего интересовался Островским и Алексеем Константиновичем Толстым, любил Полонского,

Майкова. Кроме того, он был заядлым театралом, сам играл в молодости в спектаклях и до конца жизни оставался любителем театра.

Валентин Фердинандович Асмус — это научный соперник Лосева [1]. Соперник в

каком смысле: это две фигуры! Валентин Фердинандович был вообще

человеком очень воспитанным, но цену себе он знал. Я помню, как одна дама

сказала Асмусу: «Так хорошо вы читаете!» Он ей ответил: «Это вам так кажется, потому что не с кем сравнивать». Он на филфаке читал, но не логику, которую он читал на философском, а, кажется, историю философии.

Значительные личности: Владлена Мурат, Валя Мирошенкова, однокурсница Мирошенковой — Нина Клячко, которая вышла замуж за Шендяпина, а позже уехала в Израиль.

Из моих учеников настоящие филологи — Ирма Павловна Видуэцкая, Лидия Опульская, она, правда, больше у Гудзия училась, но иногда ко мне

заглядывала.

Фольклористы — это Эрна Васильевна Гофман-Померанцева, блестящий фольклорист, образованный человек, тоже полиглот, она, несчастная, страдала от своего происхождения в те времена — она была немкой. Ее подруга, Софья Исааковна Минц-Семенова, была очень хорошим фольклористом. Главой фольклористики был Юрий Матвеевич Соколов, он создал кафедру фольклора в университете, и кафедра состояла из двух человек — он и Эрна Васильевна.

…Помню Валентину Александровну Дынник. Настоящая светская дама — в обращении, в одежде, в походке, в разговоре. Сегодня дам много — валетов нет! И поэтому тяжело быть дамами. Очень.

Из молодых помню Марка Щеглова, он был моим студентом. Нужно сказать, что к биографии Лакшина надо прибавить его близость с Марком Щегловым. Был такой Щеглов, очень талантливый человек, инвалид, у него был поврежден позвоночник, он лежал. У Щеглова была масса идей, интересных мыслей. Я его знал потому, что некоторое время был замдекана по заочному обучению, я его принимал в университет, а потом участвовал в его судьбе. Он писал об Ахматовой, что-то о советской литературе. Он занимался в семинаре у Гудзия, там же, где занимался и Лакшин, отсюда их знакомство. Лакшин его водил на концерты, в консерваторию.

Яркий был человек, погиб от своей болезни очень рано.

Помню Славу Грихина. Совсем не реализовался. Времени не хватило, а был очень талантливым человеком.

У Турбина хороший был семинар. Турбин был для меня, так же как и Марк, тоже мальчишкой. Ну, в моих глазах он так и остался мальчишкой: фантазер, положительных знаний у него было очень мало. Оригинал. В меру это хорошо. А он был не в меру, нет. Вот он очень любил Потебню — но не знал материала, которым владел Потебня. Почему? Потому что Потебня был полиглотом! Ведь что подводит современных филологов? То, что они «народ одноязычный», — знает он, допустим, один язык или два языка, и ему кажется, что он уже все понимает, а здесь сотни языков, буквально! Когда читаешь, например, А. Веселовского, надо все время обращаться то к одному словарю, то к другому, то к третьему. Это россыпь языков.