Array Коллектив авторов - Воспоминания о Корнее Чуковском

Не помню, кто говорил после. Корней Иванович слушал и что-то черкал в блокноте. Потом, улыбаясь, показал мне. Это был рисунок, изображающий меня в профиль.

Корней Иванович попросил слова. Начав с того, что сюда он «приехал из деревни» и что сразу после выступления должен будет уехать, он сказал, что «дорогой наш товарищ Ханпира» не всегда прав в своей критике, принимая за ошибки вполне художественно оправданные вещи. Это было продолжением того, о чем мы говорили с ним два дня назад. Потом он рассказал о злобном письме, полученном им после его статьи «Сыпь» [39] Статья была посвящена культуре речи и напечатана сперва в «Известиях», а потом в сборнике «О родном нашем языке» (М., 1961) вместе со статьями К. Паустовского, Л. Успенского, А. Ивича и других. . Под хохот зала он прочел то место из письма, в котором ослепленный ненавистью корреспондент обозвал его сифилитиком. «Если кто из молодых хочет посмотреть на этого человека, то вот его адрес», — сказал Корней Иванович и назвал адрес. Закончив, он поклонился и пошел к выходу. К нему ринулись и окружили какие-то пожилые женщины.

Мой однокашник, сидевший в зале, сказал мне, когда мы расходились, что Корней Иванович не принял в принципе моей критики писательских языковых ошибок, а не только отверг частности.

Я решил узнать, так ли это. Подобрал еще несколько примеров и написал Корнею Ивановичу письмо; 20 или 21 марта пришел ответ.

«Дорогой Эрик Иосифович!

Спасибо за дружеское письмо. Конечно, мне и в голову не приходило порицать то, что Вы говорите об ошибках газетной прозы. Здесь Вы в своей стихии, и каждый пример свидетельствует о Вашей лингвистической зоркости. Вы необыкновенно чувствительны ко всякому словесному ляпсусу. Но когда Вы говорите о стихах, Вы не учитываете особых привилегий поэтов — отклоняться от синтаксических норм. Здесь я иногда не согласен с Вами. Так и поняла мое выступление аудитория Дома литераторов. Думаю, что Ваш однокашник единственный, кто придал моим словам такое неверное толкование.

„Ищут намертво пули“ вовсе не описка, не неряшество, а нарочитый сдвиг, и, мне кажется, Ваш протест против подобных оборотов только ослабляет Ваши позиции, которые я считаю очень сильными…»

В годы, прошедшие с той поры, я много занимался окказиональными словами (тем, что в школе и в литературоведении называют неологизмами), а также другими видами окказионализмов (в том числе смысловыми). И я понял: по существу Корней Иванович был прав.

В мае 1961 года я неожиданно получил бандеролью новое, пятнадцатое издание «От двух до пяти» с дарственной надписью. В июне или июле вышел номер «Нового мира», в котором был напечатан отрывок из книги Корнея Ивановича о языке. Я откликнулся письмом, где между прочим оспаривал квалификацию Корнеем Ивановичем выражений «милостивый государь», «Ваш покорный слуга» и подобных как унизительных. Я ссылался на то, что они были в свое время просто нормой языкового этикета, и приводил примеры.

Передо мной ответ Корнея Ивановича:

«14 июля 1961

Милостивый Государь

достолюбезный, почтеннейший

и проч.

и проч.

и проч.

А в общем

Дорогой Эрик Иосифович!

Спасибо и за хвалу и за брань.

Вторая мне весьма пригодилась. Пожалуйста, не забывайте меня и впредь. Если какая из Ваших работ вышла в свет, пришлите, пожалуйста. Сделайте меня абонентом своих сочинений. В защиту своей статейки скажу, что в натуральном виде она имеет 89 стр. (на машинке), а в печать попало 63.

Ваш удар по пуристам использован в следующей порции книги.

В конце августа я отправил Корнею Ивановичу свою рецензию на первое издание книги Л. Борового «Путь слова». 8 или 9 сентября получил письмо от него (против обыкновения, конверт был надписан не его рукой).

«Дорогой Ханпира!

Спасибо за рецензию. Она превосходна. У Вас острый глаз и железная логика. Очень бы мне хотелось, чтобы Вы прочитали мою книжку о языке, прежде чем она появится в печати. Там есть целая главка, порожденная Вашей статьей о горе-пуристах. Рукопись находится уже в типографии. Когда получится корректура, разрешите послать ее Вам. Издательство Вам уплатит гонорарий. Пишу карандашом, так как болен: лежу в постели.

Затевается (по секрету) некий журнальчик о языке. Я назвал Вас как одного из самых желанных сотрудников.

Сердечный привет!

Корней Иванович не забыл про мое желание получить постоянную работу. Я поблагодарил его и рассказал, что собираюсь в двухгодичную аспирантуру Института русского языка АН СССР (куда принимали тех, кто имел печатные работы и сданные экзамены кандидатского минимума). В конце сентября после собеседования (которое заменяло поступающим в двухгодичную аспирантуру приемный экзамен) я известил Корнея Ивановича, что, видимо, принят и что по окончании буду оставлен в Институте.