Дмитрий Лухманов - Жизнь моряка

В одну минуту мне скрутили жесткой кокосовой веревкой руки и ноги и заперли в какой-то чулан, а как только «Озама» пристала, сдали с рук на руки капитану.

Против ожидания капитан велел меня сейчас же развязать и довольно спокойно спросил, отчего я убежал с судна. Прерывающимся от волнения голосом я объяснил ему, что не мог перенести побоев боцмана, а так как в Сан-Доминго заступиться за меня некому, то я и решил убежать.

— А знаешь ли ты, — спросил капитан, — что ты должен теперь дослужить контракт и при расчете получить вот что? — И он сделал пальцем жест, заменяющий у итальянцев кукиш.

— Знаю, — отвечал я и поник головой.

Надо было бежать снова; ведь убежали же два матроса так, что их не поймали!

Неужели я глупее их? Случай помог мне. Нагрузившись сахаром, бриг спустился вниз по реке в Сан-Доминго, и тут я увидел, что река, на которой стоит плантация, впадает в реку Сан-Доминго, чего я не заметил ранее, пройдя это место ночью.

Таким образом объяснилось, как бриг попал на плантацию, которая, по-моему, стояла совершенно на другой реке.

Итак, пришли мы снова в Сан-Доминго и начали догружаться сигарами и табаком. За мое отсутствие в порт пришла американская трехмачтовая шхуна «Гарри Уайт» и, выгрузив у пристани привезенный из Америки лед, готовилась уходить в море.

В это время рефрижераторное дело было в зачатке, и лед, пересыпанный опилками и переложенный досками, возили на кораблях с севера на юг.

На другой день после нашего прихода были именины капитана. Гостей набралось масса; команде выкатили бочонок вина, и пошло море разливанное. Вечером, пользуясь общей суматохой, я пошел в гости на американскую шхуну. Прежде всего меня поразила судовая чистота. Я вошел в кубрик. Четыре матроса в чистых фланелевых рубашках сидели у стола из красного дерева и мирно играли в домино, покуривая трубочки. Койки были застланы хорошими одеялами, подушки — в белых наволочках, кубрик ярко освещен прекрасной масляной лампой.

Я так и остановился на пороге: после нашего жилья кубрик «американца» показался мне прямо раем. Меня приняли очень ласково. Один из матросов был немцем, и мы с ним разговорились. С его помощью я рассказал новым знакомым свою историю. Они призадумались.

— Вот что, — сказал немец, — пойдем-ка к нашему капитану — может, что и выйдет. Нам предстоит зимнее плавание, и лишняя «рука» может очень и очень пригодиться, недаром у нас в кубрике есть пятая свободная койка.

Мы отправились всей гурьбой на ют. Здесь нас встретил молодой штурман.

— Что вам, ребята? — спросил он.

Матросы начали рассказывать. В это время из сходного люка показалась седая голова с бритыми усами и щеками и огромной седой же метлой на подбородке, настоящий «дядя Сэм», как его рисуют; это был капитан. Луна освещала его лицо, и я внимательно всматривался в него в то время, как он слушал рассказ матросов, взглядывая по временам на меня. Его лицо показалось мне довольно симпатичным.

— А ну-ка подойдите ко мне, — сказал он.

Я подошел. Он взял меня за плечи, повернул лицом к луне и долго внимательно рассматривал, тихо бормоча что-то себе под нос.

— Вот что, — сказал он наконец матросам, выпуская мои плечи, — матрос мне нужен, спрячьте его хорошенько. Завтра, если ничто не задержит, мы уйдем в море. Но, — добавил он строго, — если полиция найдет, я ничего не знаю.

Радостно поблагодарив старика, мы отправились в кубрик; штурман пошел с нами, и все вместе принялись обсуждать вопрос о том, как лучше меня спрятать. Сначала хотели закатать меня в один из парусов, но потом решили, что если отход шхуны задержится, то я там задохнусь. Тогда штурман предложил следующее. В трюме была целая груда досок, оставшихся от перекладки льда, и песочный балласт. В песке можно было вырыть большую яму, а доски разровнять по всему трюму; таким образом, найти меня было бы действительно трудно, а лежать в яме удобно, да и пищу можно туда приносить.

Итак, я вернулся на «Озаму», а команда «Гарри Уайта» отправилась с фонарями в трюм копать мне логовище и расстилать доски.

На бриге уже все перепились и стоял стон от песен. После полуночи гости стали расходиться, а свои — укладываться спать. Я тоже лег и притворился спящим…

Слышу — на городской башне бьет два, а вахтенный не идет в кубрик будить очередного. Ну, думаю, заснул, только того мне и надо. Тихо поднялся я с койки, сложил все свои вещи в приготовленный заранее мешок, а на койку положил пару стоявших в углу швабр и покрыл парусиной, заменявшей мне одеяло, так что получилось подобие закутанного с головой человека. Проделав все это, я выглянул на палубу. Вахтенный, как я предполагал, спал, растянувшись у сходней. Тогда я осторожно, босиком, пробрался мимо него и пустился бегом по набережной со своим мешком на плечах.