Дмитрий Лухманов - Жизнь моряка

Старший помощник еще возился с якорными канатами, когда к борту «Товарища» подошел моторный катер с властями.

Я встретил их у трапа.

Первым поднялся невысокий, полный, гладко выбритый человек в белой морской форме и отрекомендовался командиром порта. Его сопровождал молодой высокий человек в такой же форме — его адъютант.

Командир порта, несмотря на имя Энрике и типичное лицо южанина, носил фамилию Тейлор и прекрасно говорил по-английски. Он поздравил нас с благополучным прибытием и сказал, что имеет особое удовольствие приветствовать во вверенном ему порту первое судно под советским флагом, посетившее Монтевидео после официального признания Уругваем правительства Союза Советских Социалистических Республик. Я ответил ему, что в свою очередь считаю за высокую честь быть командиром первого советского корабля, посетившего Уругвай.

За командиром порта на палубу «Товарища» поднялись чиновники таможни и карантинно-санитарного надзора.

Я пригласил всех в каюту.

Все необходимые формальности были проделаны чрезвычайно скоро.

Гостям предложили мадеры и бисквитов.

По проверке судовых документов был бегло осмотрен выстроенный на палубе во фронт экипаж, и нам было разрешено сообщение с берегом.

К этому времени «Товарищ» был уже окружен тесным кольцом шлюпок и катеров, и вокруг него стоял тысячеголосый шум.

Карантинный флаг, поднятый на фок-мачте, только дрогнул и не успел еще тронуться книзу, как шлюпки и катера, толкаясь и наваливаясь друг на друга, ринулись к нашему трапу.

Через несколько минут палуба «Товарища» была запружена гостями. Первыми ворвались репортеры и корреспонденты. Многие из них приехали специально из Буэнос-Айреса и других городов.

Я не знаю, кто из экипажа «Товарища» в этот день не давал интервью и кто не был снят по крайней мере в десяти видах.

Среди посетителей нашлось немало говоривших по-русски. Это были русские евреи, эмигрировавшие в Южную Америку после погромов, пронесшихся над югом России в столыпинские времена.

Все они были глубоко растроганы, попав на советский корабль.

— До войны в Монтевидео нередко заходили русские военные суда, но мы их никогда не встречали, — рассказывал мне один эмигрант. — Однажды, — продолжал он, — в мой магазин — у меня гастрономический магазин на площади Индепенденция (Независимости) — зашли русские офицеры… Я давно не слыхал настоящего русского языка и так давно не видел настоящих русских людей, что меня к ним невольно потянуло, и я заговорил с ними по-русски. Так, знаете, что они сказали? Один офицер посмотрел на другого и сказал: «Смотри, пожалуйста, и здесь они засели…» А потом обернулся ко мне: «А что, испанцы вам еще пух из перин не выпускали?» Больше уже мне не захотелось с ними разговаривать… А у вас, посмотрите, с нами разговаривают, нас везде пускают, все показывают, называют товарищами, и даже вы, капитан, так любезны со мной!

Контора братьев Додерос была закрыта по случаю первого дня рождества, но управляющий приехал на судно. От него я узнал, что в Монтевидео не найдется буксирного парохода достаточной силы, чтобы поднять «Товарищ» вверх по реке Паране, и что необходимо снестись по телеграфу с фирмой Мианович в Буэнос-Айресе, которая монополизировала все буксирное дело на реках Ла-Плате, Паране и Уругвае. Кроме того, нужно было добиться, чтобы в Росарио, принадлежащем Аргентине, не признавшей еще тогда СССР, экипажу «Товарища» было разрешено сообщение с берегом. Вставал также вопрос, отгружать ли часть груза «Товарища» здесь на баржу и тащить ее за собой или ждать прибыли воды, так как сейчас на баре Мартин Гарсия всего двадцать два фута воды, то есть на полфута меньше углубления «Товарища».

Все эти вопросы надо было как следует обсудить, и мы отложили их до десяти часов утра следующего дня.

Только часам к пяти вечера я смог освободиться и съехать на берег прямо в гостиницу.

После обеда я вышел на улицу. Был день рождества. Магазины были закрыты, но громадные зеркальные витрины ярко освещались электричеством. Приглядевшись к выставленным товарам, я без труда убедился в их происхождении. Все, начиная с безделушек и кончая обувью, кухонной и столовой посудой, было привозное.

Поражало обилие ваз, вееров, статуэток, альбомов, фигурных хрустальных и фарфоровых украшений, брошек, ожерелий, флаконов с духами и прочей роскоши.

Улица была запружена автомобилями и пешеходами. Большинство пожилых людей было одето с ног до головы в черное, следуя старой испанской моде.