Это — реальность. И с этим нельзя не считаться. В то же самое время советская пропаганда везде, где только можно, продолжает утверждать, что лишь в Советском Союзе, и нигде больше, самое гуманное отношение к людям, тем более к инвалидам. Что только ни приводится в доказательство, чтобы убедить в этом и советских граждан, и весь мир. Возьмем к примеру статью министра социального обеспечения РСФСР Д. П. Комаровой под заглавием «С отеческой заботой», напечатанной несколько лет назад в газете «Труд». Вот как она видит положение инвалидов в СССР:
«…Забота об инвалидах осуществляется не только органами социального обеспечения, она находится в центре внимания партийных, профсоюзных организаций, предприятий службы бытового и жилищно-коммунального хозяйства, торговли… Вообще для тяжелобольных людей бытовое обслуживание имеет особое значение. В нашей стране создана обширная и многогранная система социального обеспечения людей, потерявших трудоспособность. С каждым годом эта система улучшается, совершенствуется. Растут размеры пенсий, вводятся новые формы обслуживания. Одним словом, делается все для того, чтобы забота касалась всех, кто в ней нуждается. В этом — яркое отражение гуманизма советского строя».
Написано, надо сказать, красиво. Порадовала Д. П. Комарова этой статьей и редактора газеты, и ее цензоров, и высших партийных бонз и коллег из своей кремлевской элиты. Но стоит лишь снова обратиться к реальности, как картина этого святочного рассказа Д. П. Комаровой рассыпается словно карточный домик. Взять хотя бы маленький эпизод из моей жизни: подполковник УКГБ г. Владимира Коровушкин однажды со злостью сказал мне: «Ты уже 16 тысяч высосал из государства!» Это было сказано в 1979 году. Поэтому, если 16 тысяч рублей, выплаченных мне за 13 лет моей инвалидности разделить на каждый месяц, получается по 100 рублей в месяц или, в переводе по официальному курсу около 130 долларов. Такова была плата за те лишения, которым государство подвергло человека, и без всякой его вины… Или вот хотя бы письмо от парализованного инвалида, передвигающегося на коляске:
«…Даже не знаю, как все это описать. Вот уже более двух недель в нашем доме переполнена канализационная яма, и вода вместе с жижей нечистот через унитаз и ванную течет прямо в квартиру. Я уже весь измучился чистить и убирать все это, мыть полы. Каждый день звоню начальнику коммунального предприятия, чтобы выкачали, наконец, из канализационной ямы всю жижу, запах от которой, к тому же, распространяется на весь наш квартал. Он только обещает:
„Сейчас пошлем машину“, которой все нет и нет. Правда, один раз машина была, выкачали две бочки нечистот, затем шофер сказал: „Кончился бензин, работать больше не могу…“. Примерно то же самое отвечают и из коммунального предприятия: то у них бензину нет, то машина сломалась и так далее. А однажды оттуда ответили даже так: „А вы бы меньше ходили в туалет, сами видите, бензина нет, машины нет, чем мы будем выкачивать ямы после вас?..“.
В райисполкоме обещали в это лето построить гараж для моей мотоколяски, а сейчас говорят, что у них нет для этого средств. Помощник начальника коммунального предприятия выделил место для моей мотоколяски около уборной во дворе нашего дома, и она сейчас стоит и ржавеет. Да и ездить я на ней не могу, так как она постоянно ломается, а средств починить ее у меня нет. Вот и сижу в этой канализационной вони уже более 2-х недель, и сколько это еще будет продолжаться, не знаю…»
В большинстве случаев в СССР распространено мнение, что произвол и беззаконие исходят от местного начальства — от секретаря райкома, директора фабрики, от заведующего отделом социального обеспечения и т. д. Поэтому все центральные инстанции в буквальном смысле слова засыпаны жалобами, просьбами, заявлениями в расчете на то, что может быть «там разберутся…». Возможно, в этом угадывается свойство русской души — искать правду челобитьем, обращаясь непосредственно к главе государства кто бы он ни был, царь-монарх или Генеральный секретарь ЦК КПСС. Правительство СССР не раз пыталось оградить себя от потока этих писем, вынося соответствующие постановления для администрации на местах «об улучшении рассмотрения писем, жалоб и заявлений граждан». Однако косность и ханжество настолько пропитали всю советскую систему, что все эти постановления всякий раз оказывались не чем иным, как оберточной бумагой.
Однажды и я попытал было счастья — найти понимание у высших слоев власти. Был август 1981 года, Международного года инвалидов. Я обратился в Приемную Совета министров СССР, напомнил о провозглашенном ООН годе инвалидов и объяснил ситуацию с плохим обеспечением советских инвалидов колясками, высказав предложение ввозить коляски из-за границы, например из ФРГ, фирмы которой давно предлагали даже построить завод по производству колясок на территории СССР. Разговор велся по телефону со старшим референтом Приемной Ниной Ивановной Кодол.
Читать дальше