Александр Шульгин - Фенэтиламины, которые я знал и любил. Часть 1

В канун Нового года, когда дети ушли на холм, чтобы побыть со своим отцом, я отправилась на вечеринку общества «Менса» в Сан-Франциско, но вернулась домой относительно рано, намереваясь встретить первые часы нового года подальше от шумных людей с неровной походкой, перебравших спиртного. Я стояла на крыльце, одна, в темноте, и смотрела в усыпанное звездами морозное небо. Я отпустила всю свою боль и надежды, связанные с этой ночью, и обратилась с молитвой к тому человеку, который - в конце концов - станет для меня тем, в ком я нуждалась всю свою жизнь, - мужчине, выдержавшем все перемены, которые с ним случились, и духовные битвы, и превратившемся в настоящего взрослого. Взрослый мужчина. Кто, Боже упаси, не станет возражать против того, что я бабушка. Мужчина наподобие Шуры Бородина - или того, кем показался мне Шура.

Я немного поплакала, потому что мое желание было таким сильным, а чистое ночное небо - таким равнодушным. Все, что было в моем теле и моей душе, может быть, так и состарится, не обретя любовника и друга, который мог стать мне тем, кем могла стать для него я. Я выпила немного вина за себя, за надежду, за новый год и прекрасные холодные звезды, а потом пошла спать.

В конце января мне позвонила одна женщина, с которой я несколько раз встречалась на собраниях в Центре изучения головного мозга. Это была приятная, легко порхавшая по жизни, похожая на ребенка женщина лет шестидесяти, напоминавшая мне венгерскую графиню, с которой мои родители были знакомы в Италии, когда я была еще маленькой. Хильда даже носила такие же драгоценности, как у графини. У нее были тонкие птичьи пальцы, на которых сверкали кольца, а шея была увешана многочисленными цепочками и кулонами. Она была президентом какого-то учреждения, связанного с психологией. Название этого учреждения я никогда не могла толком запомнить. Хильда постоянно трещала о книге, для которой она вечно собирала материал.

Она позвонила, чтобы пригласить меня к себе на вечер, где она намеревалась представить свое новое открытие - «удивительного духовного учителя из Индии» - и сказала: «Ты должна увидеть его, милочка!» Она уговаривала меня не упустить возможность послушать индийскую музыку в живом исполнении (она позвала музыкантов) и посмотреть на гостей, которые, по ее словам, были «самыми интересными, очень особенными людьми, дорогая!» Я сказала про себя, почему бы и нет, а вслух: «Спасибо, Хильда, от вашего приглашения невозможно отказаться - так привлекательно оно звучит».

Вечер был назначен на субботу. Когда я вошла в огромную гостиную в доме Хильды, первое, что я увидела, был восхитительный темно-красный персидский ковер, а вот вторым оказался Шура Бородин. Он стоял у большого камина, легко опираясь одной рукой на каминную полку, и разговаривал с тремя стоявшими спиной ко мне людьми - двумя мужчинами и одной женщиной. Немного оправившись от шока, я обнаружила, что задумалась, где бы могла быть немка Урсула, не зная при этом, на что ориентироваться - на черные или светлые волосы, хотя, можно было предположить, что она будет блондинкой. Я отметила без удивления, что за последние несколько секунд мой пульс заметно участился.

Я поискала глазами другие знакомые лица, чтобы сосредоточиться на них; мне не хотелось, чтобы меня застали за рассматриванием Шуры. Я подумала, что за это время он мог даже жениться, потом вспомнила, Шура же сам сказал, что Урсула была замужем за его хорошим другом (или бывшим хорошим другом), поэтому эту идею можно было отбросить.

Может, он помолвлен. К черту все это. Он ни разу мне не позвонил, так что в Париже все, должно быть, решилось так, как он хотел, и, если она здесь, я вскоре все выясню.

Хильда призвала гостей к порядку и пригласила их, примерно двадцать пять человек, рассаживаться полукругом на разбросанных на полу полушках. Я села на темно-коричневую вельветовую подушку, поближе к арке. Изящно расправила свою длинную юбку на ковре и напомнила себе, что, занимаясь поисками Шуры и его немецкой дамы, я должна делать это ненавязчиво и незаметно.

Неожиданно на большую подушку по соседству со мной кто-то примостился. От этого человека исходило тепло, от него пахло мужским запахом, который совершенно точно был мне знаком. Мужчина оказался Шурой. Я улыбнулась ему и сказала: «Как приятно видеть тебя снова! Ты привез с собой свою даму из Германии?»

- Нет, боюсь, это было невозможно - на этот раз.

О черт побери, я имела в виду вечер, а не привез ли он ее из Европы. Что он хотел сказать? Что она в Калифорнии, но не пришла на вечер? Или что он не смог привезти ее к себе домой из Парижа?