Александр Шульгин - Фенэтиламины, которые я знал и любил. Часть 1

Ладно, Урсула, иди. Настал мой день - Шура принадлежит мне, хотя бы ненадолго.

Из кухни Шура повел меня в теплую гостиную. Я бросила свою сумочку на кофейный столик и присоединилась к Шуре, вставшему у окна. Он спросил у меня: «Ты знаешь Дьябло? Когда-нибудь там бывала?»

- Не думаю, что вообще видела ее раньше в реальности. На самом деле, кажется, я вообще не бывала в этом округе. Несколько раз я добиралась до Беркли, но никогда не проезжала по туннелю на эту сторону.

- Между прочим, - сказал Шура, продолжая рассматривать гору, - ты должна знать, что я дал каждому из нас очень низкую дозу МДМА - сто миллиграммов, если быть точным. Этого хватит, чтобы ты в полной мере ощутила его воздействие, но недостаточно для чего-то чрезвычайного. Если, конечно, ты не окажешься особо чувствительной к этому соединению. Эту возможность всегда необходимо учитывать, когда пробуешь новый для себя препарат.

- Когда я должна что-нибудь почувствовать?

- О, где-то минут через тридцать-тридцать пять. Обычно в первый раз люди замечают странное и незнакомое ощущение примерно через полчаса после приема наркотика. Если ты можешь просто расслабиться и не пытаться избавиться отданного ощущения, то оно пройдет в течение двадцати или чуть больше минут. После этого наркотик начнет действовать, и это будет продолжаться примерно час. Потом, если тебе понравится и ты захочешь продлить удовольствие еще на час, я дам тебе добавку - еще сорок миллиграммов препарата.

- И это просто продлит эффект и больше ничего не сделает?»

- Именно так. Ты не почувствуешь никаких изменений - интенсивность переживаний сохранится на прежнем уровне; дополнительная доза просто позволит тебе немного дольше остаться там, куда ты попадешь.

Пока я смотрела в окно, я вспомнила вопрос, который пришел мне в голову, когда я ехала к Шуре. «Между прочим, - спросила я, - как тебе удалось назвать улицу, где ты живешь, своей фамилией?»

- Ах, да, - хихикнул Шура. - Здесь все чисто. Когда мы с родителями переехали сюда, здесь повсюду росли ореховые деревья и фруктовые сады, на их месте сейчас ты можешь видеть дома и шоссейные дороги. Здесь не было автострад, а проехать можно было только по проселочным дорогам. Мы поселились в единственном доме в округе. Это был старый, ветхий, заброшенный дом, который его прежние хозяева оставили много лет назад. Он уже покосился. Думаю, он не рухнул лишь благодаря росшей рядом акации, дерево поддерживало его. В доме была одна центральная комната, окруженная верандой, пол которой почти везде провалился.

Мы с родителями начали отстраивать это жилище - именно в нем мы сейчас и находимся. Мы занимались строительными работами как раз тогда, когда шла Вторая мировая война. И однажды к нам зашел кто-то с почты и сказал, что Элмонд превращается в цивилизованный город и не может никому позволить жить на какой-то там проселочной дороге. Люди должны жить на улице, было сказано нам.

- И как же будет называться эта улица?»- спросил мой отец.

- Назовите ее сами, - сказал начальник почтового отделения или кто там мог быть.

- Бородин-роуд?

- Отлично. Почему бы и нет? - сказал наш гость.

Потом, через несколько лет появилась новая администрация и новый начальник почтового отделения. Он пришел к нам и сказал: «Вы не можете просто жить на дороге, у вас должен быть и номер дома».

- Как насчет № 1? - спросил отец, что было совершенно разумно, ибо на Бородин-роуд жила лишь наша семья.

- Назначать номер первый не входит в компетенцию почтового отделения. Пусть будет № 1692, - сказал начальник.

Мой отец согласился. «Почему бы и нет?» - сказал он. На том и порешили. Никто так никогда и не узнал, почему был выбран именно такой номер; думаю, никто этим и не поинтересовался у начальника почтового отделения, а сейчас уже слишком поздно спрашивать. Это было и остается тайной и по сей день!

Я рассмеялась: «Великолепная история. Но, помнится, ты говорил мне что-то насчет того, что цивилизация еще не добралась до Элмонда?»

- Я имею в виду настоящую цивилизацию, которая подразумевает убийства, ограбления банков, людей, которые не здороваются с тобой в бакалейной лавке.

Я снова засмеялась: «А, теперь понимаю!»

Отвернувшись от окна, я замерла от удивления. С этой стороны стены, разделявшей комнату напополам, висел большой портрет в антикварной золоченой раме. На картине был нарисован мальчик, одетый в голубую шелковую рубашку с высоким воротником и вышивкой в русском стиле. Я поняла, что это был Шура, и подошла поближе, чтобы рассмотреть его лицо. Светлые волосы, очень светлые. Твердый подбородок и такая же нижняя губа, рот решительного человека. Внимательные светло-голубые глаза.