Самуил Зархий - Наркомпуть Ф. Дзержинский

— А когда министром стали?

— 25 августа 1917 года Керенский на мою голову утвердил меня министром, а ровно через два месяца красногвардейцы после штурма Зимнего дворца вместе со всеми министрами Временного правительства арестовали и меня. Правда, недолго просидел я в Петропавловской крепости. Разобрались что к чему и выпустили.

— Видите, Советская власть благосклонно отнеслась к вам, строителю железных дорог и ученому. А вот, когда Елизаров, назначенный первым наркомом путей сообщения, предложил вам стать техническим руководителем транспорта, вы отказались.

— Я болел тогда ревматизмом и просил дать мне время, чтобы подлечиться в Мацесте. Елизаров разрешил.

— Однако болезнь ваша очень затянулась, — заметил Дзержинский и, улыбаясь, добавил: — Видимо, Александр Васильевич, вы не только ревматизмом страдали, но и недоверием к большевикам.

— Не скрою, что у меня были разные сомнения и колебания…

После короткой паузы нарком сказал Ливеровскому:

— Я вызвал вас, Александр Васильевич, вот зачем. Еду на юг отдыхать. Но хотел бы эту поездку использовать для дела и просил бы вас сопровождать меня до Сухума. Очень интересуюсь Черноморской линией, как она намечена, где проходит, в каком состоянии, каковы возможности ее достройки в ближайшие годы, какие примерно средства нужно в это дело вложить? Сможем ли мы — я и Сергей Дмитриевич — вместе с вами проехаться по намеченной трассе?

— Конечно, сможем! Пока идет рельсовый путь, прокатимся на дрезине, ну а дальше — автомобилем.

— Договорились. Завтра утром выедем. Подберите нужные материалы. Я вам дам полномочия вести предварительные переговоры с абхазским правительством. Нужно выяснить, какую помощь материалами и людьми может Абхазия оказать стройке, если HKJПC решит продлить Черноморскую дорогу до Сухума.

С горы на окраине Сухума, где находилась дача, в которой поселился Дзержинский, открывался чудесный вид на море. Солнце ярко сияло на безоблачном светло-голубом небе, но в эту осеннюю пору зноя не чувствовалось.

Одетый в белую косоворотку с расстегнутым воротником и серые полотняные брюки, в тапочках на босу ногу, Феликс Эдмундович сидел в саду у плетеного столика и писал. Время от времени он отрывался от письма, с видимым удовольствием глубоко вдыхал свежий морской воздух, напоенный ароматом южной растительности. Какая благодать кругом!

С детства он страстно любил природу. И многие годы, проведенные в тюремных стенах, научили особенно ценить ее красоты.

«Тут солнце, тепло, море безбрежное и вечно живое, — восторженно писал он жене, — цветы, виноградники, красиво, как в сказке… Кругом пальмы, мимозы, эвкалипты, кактусы, оливковые, апельсиновые и лимонные деревья, цветущие розы, камелии, магнолии — повсюду буйная растительность, вдали же цепи покрытых снегом гор, а ниже огромные леса…».

Мысли Дзержинского прервал старый абхазец, сторож дачи:

— Тебя солдат спрашивает, письмо привез. Мне не дал, твоему помощнику не дает, вот человек… Говорит, лично в руки. Как будто мы не отдадим.

Дзержинский сложил незаконченное письмо, пошел по дорожке к воротам и взял от фельдъегеря несколько запечатанных сургучом пакетов. Войдя в дом, он стал разбирать полученную из Москвы почту.

В дверь осторожно постучали.

— Доктор пришел, — сказал секретарь. Дзержинский кивнул головой в знак согласия.

На пороге появился пожилой человек в стареньком светло-желтом чесучевом костюме. В руке он держал чемоданчик.

— Доктор Нарышкин. Ваш лечащий врач.

Дзержинский встал и поздоровался с ним.

— Пять дней не могу застать своего пациента, — шутливо пожаловался доктор. — При первом посещении мне сказали, что вы уехали в Батум. Вчера сообщили, что допоздна пробудете в Сухумском порту. А наркомздрав Абхазии, направляя меня к вам, почему-то думает, что вы приехали отдыхать.

— Так-то оно так, — улыбнулся нарком. — Но я не имел возможности специально приехать для знакомства с портами Черного моря. Вот и занимаюсь этим попутно с отдыхом.

— Скажите, пожалуйста, у кого вы лечились в Москве? — спросил доктор.

— Специально я не лечился, но раз в полгода меня осматривал доктор Гетье.

— Гетье? Крупнейший специалист. Что же он находил у вас?

— Не нравится ему мое здоровье… Всегда много говорит со мной о соблюдении режима, а чем я болен — ничего определенного. Я хотел бы услышать от вас.

— Гетье — светило, а я только практик… Разрешите вас выслушать, — сказал доктор, вынимая из чемоданчика деревянную трубку.