Моисей Дорман - И было утро, и был вечер

Щека и подбородок саднят. Провел ладонью - кровь и грязь. Чувствуются мелкие осколки камня. Немецкий пулеметчик промазал самую малость. Мне опять повезло.

Крайний дом совсем близко.

- Воловик, дай очередь по окнам! - кричу я.

Гранаты отягощают мои карманы. Надо избавиться. Наши солдаты рядом.

Поэтому кричу: "Ложись, бросаю!" Нажал рычаг, дернул кольцо, бросил, упал. Встал, нажал, дернул, бросил, упал. Два разрыва: одна граната разорвалась около стены, другая - влетела в окно. Ко мне подбегает Дмитриев, удивленно смотрит:

- Ты ранен? Почему кровь на лице?

- Поцарапали осколки камня. Надо бы помыть лицо. Потом. Все в порядке. Комбат, там, я слышал, раненые кричали.

- Да, знаю. Вот наши машины подходят. Возьми одну, осмотри местность. Раненых в санбат отправим, а отставших гони сюда, на батарею!

Решил взять машину Зайкова. Подзываю Рокотова и Бадейкина:

- Скидывайте снаряды и все остальное, кроме брезента. Подберем раненых.

Ясно, немецкий заслон уже отстрелялся и драпанул. Судьба опять была

милостива ко мне. Сейчас наши подберут знамена, секретные бумаги,

шифровальщиков и все остальное. Нас, как обещал генерал, наградят. Жаль

раненых, конечно. Но, хотя и война, все равно - жизнь хороша! "Поехали, Зайков!"

Едем назад, к кладбищу. Навстречу - командирский "виллис". Федя поднял руку:

- Ты куда? Что забыл?

- За ранеными, товарищ майор. Комбат послал. -Где он, комбат твой?

- У крайнего дома, там батарея.

За спиной командира в кузове сидит, как обычно, наш фельдшер, старший лейтенант медслужбы Женя, официальная ППЖ майора. Начальство завело моду: при нем всегда находится кто-нибудь из медиков; лучше, конечно, не медсестра, а фельдшер.

Майор поморщился и обернулся к Жене:

- Бери сумку. У них, наверно, и бинтов нет. Если будут тяжелые, вези прямо в санбат и сразу возвращайся! Иди.

Женя спрыгнула и нехотя пошла к нам. Напротив кладбища мы остановились, заглушили двигатель и тогда услышали стон.

Недалеко от дороги лицом вниз лежал Мухамбетов. Он тяжело дышал. В груди хрипело и булькало, левый бок и спина - в бурых пятнах крови.

- Мухамбетов, ты слышишь?

Он с трудом сплюнул сгусток крови:

- Слышу, да, - тихо сказал он. - Пачиму так долго не ехал? Я же умираю...

Мы повернули его, как велела Женя, на правый бок. Она задрала гимнастерку и рубаху, наложила тампоны и кое-как забинтовала. Повязка быстро пропиталась кровью. Женя погладила Мухамбетова по голове:

- Ничего, парень, пуля навылет. Задела немного. Ты во какой богатырь. Поправишься. Идти сможешь? Попробуй.

С трудом подняли Мухамбетова. Он обнял Женю и Бадейкина за шеи и на гнущихся ногах заковылял к подъезжавшей машине, а мы с Рокотовым пошли дальше по зеленому полю.

- Эй! Кто живой? Отзовись!

Из небольшой ямы поднимается испуганный молоденький солдат Смалец. Он вывалялся в грязи, моргает, кривит рот, вот-вот заплачет. Молчит. Я спрашиваю:

- Ты ранен? Куда? Показывай!

- Не знаю. Когда стреляли, упал в яму. Нога скрутилась.

- Сам ты скрутился. Трус! Гранаты есть? Отвинти запалы! А то сам себя

подорвешь. Иди за нами. Ищи раненых и убитых!

Вскоре натыкаемся на Катанина. Он лежит на спине, глаза закрыты, руки бессильно вытянуты вдоль тела. Низ гимнастерки и брюки в бурых пятнах, и земля вокруг пропитана кровью. Я склонился над ним: дышит слабо. Видно, что ранен в живот и в бок.

- Смалец, за машиной! Быстро! Бегом! Катании медленно открыл глаза. Узнал меня:

- Пить... Лейтенант, воды... Глоток... Пить...

- Нельзя тебе пить, Катании. Ты в живот ранен.

- Знаю... Уже все равно... Конец... Третье ранение... - Он закрыл глаза.

- Рокотов, дайте фляжку.

Катании отпил и снова открыл глаза. Я расстегнул ему гимнастерку и ремни.

- Ты можешь приподняться?

- Нет... Кость разбита. Несколько пуль в боку... Дайте попить...

- Может, лучше закуришь? Я раскурю. У меня хороший табак есть.

- Не могу. Пить... Лейтенант, в левом кармашке... письмо от жены... Адрес там... Дочки мои... Сироты... Отпиши им, как было. А я-то уже надеялся... дожить...

- Не падай духом. Медики вылечат. Операцию сделают. Они умеют это.

Надейся.

- Нет, все... Убит... Там карточка... Жена... Положи в кармашек... На грудь... Пусть со мной... В земле... будет.

Он умолк. Слышно, как тяжело идет наш тягач по сырому полю.

- Кровь... ушла... вся... Напоследок... дай попить...

Он пил. Вода проливалась на шею и грудь, а он тянул из фляжки. Я молчал.

- Ни за понюх... табаку... Зазря... погубили... Зачем ему... знамя?.. Война ... кончается... Тряпку жалко... А людей?.. А детей?.. Не пожалел... Генерал... Только о чинах... своих... думает... Чужой жизни не жаль... - И он утих.