После митинга моряки и зимовщики отправились в лагерь, где все уже было приготовлено к переброске на корабли.
Прежде чем радиоаппаратура была унесена на корабль, Кренкель передал рапорт партии и правительству о завершении работы станции «Северный полюс».
Когда все имущество было погружено на ледоколы, зимовщики молча простились со своим лагерем…
Вскоре «Мурман» и «Таймыр» отошли от кромки льдины. По снежной поверхности ледяного поля тянулись следы человеческих ног. На месте бывшей зимовки колыхалось красное знамя.
На обратном пути корабли встретились с ледоколом «Ермак». Папанинцы перешли на его борт.
Пятнадцатого марта «Ермак» пришвартовался к пристани Ленинградского порта.
Папанин, Кренкель, Ширшов и Федоров вступили на родную советскую землю.
В июне 1941 года экипаж моего самолета получил ответственное задание – обследовать с воздуха Карское море. Вылетев из Москвы, мы через несколько дней совершили посадку на Енисее близ Игарки.
«Как быстро расцветает наш Север», - думал я, разглядывая сверху прямые улицы заполярного города, выросшего на моих глазах. Вот прекрасный аэропорт с его характерными зданиями, лестница к величавому Енисею, на котором делают посадку летающие лодки.
По дороге в город мы видели зеленые побеги картофеля – этого редкого ранее на севере овоща. На далеком острове виднелись здания совхоза.
Через некоторое время сюда же, в Игарку, прилетел Иван Иванович Черевичный.
– Ну-ка, - предложил он, - кто из нас совершит наиболее длительный полет?..
Мы вступили с ним в социалистическое соревнование.
Надобно сказать, что незадолго до этого Черевичный поставил своеобразный двадцатитрехчасовой рекорд пребывания в воздухе.
Двадцать первого июня мы с наполненными доотказа баками вылетели на ледовую разведку. В состав экипажа входили шесть человек: летчик Пусэп, штурман Штепенко, радист Богданов, механики Сугробов и Щербаков и я – командир экипажа.
Полет протекал успешно. Под крылом самолета мелькали льды Карского моря. Мы с Пусэпом сменяли друг друга у штурвала. Штепенко не отрывался от карты, отмечая состояние льдов. Сугробов внимательно следил за моторами. Настроение у всех было прекрасное.
Мы облетали все Карское море и собрали ценные сведения. Попутно мы выполняли второе, особенно приятное для нас поручение: сбрасывали зимовщикам посылки и письма.
Непрерывный двадцатипятичасовой полет подходил к концу. Мы шли курсом на юг, к далекой Игарке. Богданов связался с самолетом Черевичного, летящим над морем Лаптевых.
– Ваш рекорд побит!-радировал Богданов.
Черевичный тут же ответил:
– Знаю об этом и поздравляю. Мой радист следил за вами с начала вылета. Но вы особенно не радуйтесь. Через несколько дней я все равно перекрою ваш рекорд.
– Что ж, будем соревноваться дальше, - согласились мы.
Но соревноваться нам не пришлось.
Сразу же после возвращения на Игарку мы узнали о вероломном нападении фашистов на нашу страну и о выступлении Вячеслава Михайловича Молотова.
Я тут же заявил своим товарищам:
– Ледовая разведка окончена. Полетим, товарищи, защищать Родину!
Медленно тянулись часы полета в Москву. Сидя за штурвалом, я вспоминал свою жизнь. В памяти особенно четко всплыл 1939 год – дни боев с белофиннами.
В самом начале этих боев я явился к товарищу Ворошилову. Климент Ефремович внимательно выслушал меня.
Я напомнил о своем выступлении в день прилета с Северного полюса, о своем обещании направить самолет туда, куда прикажут мне партия и правительство.
– Этот час настал. Разрешите мне выполнить свое обещание, - просил я Климента Ефремовича.
Товарищ Ворошилов направил меня вместе с моим экипажем в город Петрозаводск, в распоряжение командующего армией.
По дороге я залетел в одну авиационную часть и на всякий случай установил бомбодержатели.
По моей просьбе командир части дал мне одного из лучших штурманов-бомбардиров, двух стрелков и специалиста по вооружению.
Члены моего экипажа были людьми гражданскими, но, по распоряжению начальника Военно-Воздушных сил, их срочно аттестовали. Штурман Штепенко – ныне Герой Советского Союза – получил звание капитана. Остальные тоже получили чины по занимаемым должностям.
В Петрозаводск мы прилетели во всеоружии. На аэродроме летчики и механики обступили наш самолет. Увидев бомбодержатели на нашей яркооранжевой машине, они с удивлением спросили: не думаем ли мы совершать на ней боевые полеты?
Читать дальше