Array Array - Шашки наголо! Воспоминание кавалериста

Каждый раз, когда я возвращался домой из спецартшколы после очередного налета, меня неотступно тревожила мысль: «а вдруг бомба угодила в наш дом, ведь опять бомбили возле завода Марти? Что с моими близкими?» — а в этот день смутное предчувствие особенно не давало мне покоя. У Аларчина моста повстречал расстроенную соседку Елизавету Генриховну. Чуть не плача она мне поведала, что на наш дом упала бомба, мою мать и брата увезли в госпиталь. Остаток пути до дома я бежал со всех ног … Фасад дома, выходивший на канал, был не поврежден, только на заднем дворе, куда упала бомба, зияла большая воронка. Окна всех этажей вместе с рамами и коробками были высажены начисто и зияли пустыми проемами. Стены имели глубокие трещины. Лестничные марши уцелели. Поднимаюсь по битому стеклу и завалам штукатурки на второй этаж к нашей квартире N13. В квартире пусто, гуляет ветер вдоль голых кирпичных стен. Ни дверей, ни оконных рам, ни мебели, на стенах — только голый кирпич. Все снесено и впрессовано в капитальные стены взрывной ударной волной. Уцелели только узлы в бывшей ванной комнате, превращенной после революции в кладовку. Хранить вещи в узлах на случай бомбежки рекомендовала служба МПВО.

Как в такой обстановке остались живыми мои мама и брат Николай? Что с ними? Во дворе разыскал тетю Нюшу, мать моего друга Сергея Егорова. Она была комендантом бомбоубежища, отправляла всех раненых, в том числе и мою мать с братом, в госпиталь, который размещался в бывшей школе на Мясной, 15. Тетя Нюша успокоила меня, сообщив, что мать и брат отделались сравнительно легкими ранениями. Через неделю или две их должны выписать из госпиталя. Пришел с работы отец и поспешил в госпиталь, а я стал переносить уцелевшие узлы, все, что осталось в нашей квартире, в бомбоубежище. Временно мы там и разместились, в его машинном отделении, любезно предоставленном нам тетей Нюшей.

Мама и брат уцелели чудом. После выписки из госпиталя мама рассказала, что она в момент взрыва мыла пол под подоконником и таким образом была защищена кирпичной капитальной стенкой. Брат оказался также под защитой капитальной стены, в коридоре. Это их и спасло. Мама получила множество ранений на спине от битого стекла. Вся спина была как одно кровавое месиво. Хирургам пришлось долго повозиться, извлекая из спины осколки стекла. Брат получил касательное осколочное ранение головы.

К моменту выписки их из госпиталя 7 ноября 1941 года мы уже получили ордер на новое местожительство, здесь же, поканалу Грибоедова, в трехэтажном доме NQ 156.

У домов, как и у людей, своя судьба. Одни (а их в блокадном Ленинграде было большинство) выстояли, другие полностью разрушены или сгорели от ежедневных бомбежек, третьи получили тяжелые или легкие ранения (разрушения), а четвертые (деревянные) были разобраны на дрова. Дважды пострадал от бомбежки соседний дом NQ 154 (Маклина, 35), построенный после революции для работников завода «Судомех» (на углу канала Грибоедова и Маклина). В нашем квартале на этот дом упала первая и последняя фугасная бомба. Даже после окончания войны еще долго у всех на виду в рассеченном сверху донизу Аоме на третьем этаже печально свисал с потолка оранжевый абажур. Стоя с дежурным у ворот дома N160, я был свидетелем взрыва первой бомбы, упавшей на дом N154. Долго горел пострадавший от бомбежки дом «Сказка» на углу Маклина и Декабристов.

Тяжелый снаряд угодил в Аларчин мост и пробил его настил. При этом артобстреле у парадной своего дома был смертельно ранен и скончался на руках моей матери замечательный человек, военный инженер–строитель Николай Николаевич Федоров (родственник моей супруги). Николай Николаевич в качестве военного инженера участвовал в военных действиях и Первой мировой, и Гражданской войны. В мирное время работал в строительных организациях нашего города, принимал непосредственное участие и в перестройке дома N! 156 по каналу Грибоедова, на пороге которого он, как старый солдат, скончался, сраженный осколком вражеского снаряда. В этом же году от голода умерла и его жена Любовь Владимировна Федорова.

Начался голод. В конце третьего квартала 1941 года и до весны 1942 года ленинградцы получали по карточкам в основном только хлеб. Причем хлеб имел примеси из целлюлозы и других заменителей от 20 - 25% и в отдельные дни до 40–50%.

За первую блокадную зиму в Ленинграде погибло от холода более 600 тысяч человек, а в самые трудные месяцы, январь и февраль, более 200 тысяч человек.