Ежи Климковский - «Гнуснейшие из гнусных». Записки адъютанта генерала Андерса

Подхалянская бригада насчитывала пять тыс. человек. Командовал ею полковник Зигмунт Богуш-Шишко. Хотя бригада не была еще надлежащим образом обучена и вооружена, однако, чтобы подчеркнуть нашу готовность и желание сражаться, а также под давлением англичан, ее послали на фронт. Для полной экипировки ей не хватало совсем немногого: «только» артиллерии, противовоздушных средств, танков и средств связи! Даже тяжелого оружия, такого как пулеметы и минометы, не имелось в достаточном количестве, даже его не хватало. Однако это не помешало бросить бригаду в бой. Энтузиазм и воля к борьбе были огромны, поэтому считалось, что в бригаде все в порядке. Тем более что на ее переброске в Норвегию настаивали союзники. Верховный Главнокомандующий посетил бригаду накануне ее отправки, вдохновляя ее на борьбу, а командира ее, полковника Богуша, для большей солидности и авторитета произвел в генералы.

10 мая немцы нанесли удар по Бельгии, Голландии и Люксембургу, добившись и на этот раз молниеносного успеха. И здесь, как в Польше, полилась кровь.

Мир начал понимать, чем является Германия. Моторизованные гитлеровские полчища устремились вперед, всюду неся опустошение, оставляя за собой слезы, могилы и нужду. Теперь эта лавина неумолимо приближалась к Франции. Массы беженцев запрудили все дороги. Обстановка становилась до ужаса очевидной.

В конце мая я снова был у Соснковского. Мы обсуждали положение во Франции, я старался убедить генерала, что военные возможности Франции, возможности сопротивления с ее стороны весьма ничтожны, что Франция вынуждена будет покориться и что час ее поражения уже совсем близок.

Генерал ответил, что не верит в возможность поражения Франции, но даже если бы это и случилось, все же Франция всегда останется Францией, с которой все обязаны считаться. Поэтому, твердил Соснковский, ничего не следует менять в нашей внешней политике, а нужно и впредь идти в фарватере политики Франции. После минутного размышления он, как бы вдруг осознав, что ведь на Францию уже опираться нельзя, добавил: «И Англии». Мы должны, резюмировал он, делать то, чего хотят эти два государства, а они нам гарантируют будущее Польши. О России генерал вообще не хотел ничего слышать: это был враг, который должен будет уступить, и его не следовало брать в расчет. Как эта уступка будет выглядеть, генерал еще сам не знал.

Такова была основная концепция нашей внешней политики в период приближавшегося поражения Франции. Проводником этой политики был министр иностранных дел Август Залесский, а его горячим сторонником и исполнителем планов являлся Соснковский вкупе со всем досентябрьским аппаратом, собравшимся в эмиграции.

Сикорский продолжал жаловаться на неприятности, какие ему доставляет собственное окружение. Временами даже взрывался:

— Меня обманывают, на меня клевещут, не выполняют моих приказов и поручений. Порой я даже не знаю, кому можно верить.

К сожалению, это была правда. Печальная, горькая правда. Премьер и главнокомандующий даже не знал, была ли получаемая им из Польши информация достоверной. Не раз случалось, что присылаемое оттуда донесение, если его содержание было невыгодным для санации, сразу же в шифровальном бюро переделывалось и порой в противоположной версии представлялось Сикорскому.

Я как-то спросил его:

— Господин генерал, кто, собственно, осуществляет руководство: вы или ваше окружение во главе со 2-м отделом? Почему я, несмотря на ваше распоряжение о моем выезде в Польшу, в течение нескольких месяцев не могу тронуться с места?

С февраля по июнь шла ожесточенная борьба за то, чтобы любым способом задержать мой выезд в Польшу, санкционированный Сикорским, Соснковским, Модельским, Пашкевичем и профессором Котом. Видимо, кое-кто опасался, как бы в Польше от меня не стало известно о продолжающейся губительной деятельности санации, о ее планах и намерениях, о том, что, невзирая на позорное прошлое, она вновь стремилась, не разбираясь в средствах, захватить власть.

Я сказал ему тогда дословно следующее:

— Господин генерал, вы окружили себя болотом, и я боюсь, что вы утонете в этом болоте.

Генерал вздрогнул.

— Но что делать, что делать? — патетически воскликнул он, но уже через минуту с твердостью в голосе добавил:

— В Польшу вы отправитесь в ближайшие дни.

Мы решили, что я поеду не один, а подберу себе двух-трех офицеров, которые помогут мне в выполнении моей миссии. Я некоторым образом должен был представлять Сикорского в вопросах политических и следить под углом зрения политики Рады Народовой за подпольными организациями на занятой советскими войсками территории. Кроме того, генерал не знал толком, что делается в подпольных вооруженных силах Польши. До него доходили лишь слухи, что там существуют большие внутренние трения, и он хотел, чтобы я обстоятельно выяснил, как это выглядит и выполняются ли его инструкции и указания. Мы решили, что с этой целью я возьму с собой капитана Тулодзейского, который будет меня сопровождать и непосредственно помогать мне в работе, а также двух офицеров из группы молодых — подпоручиков Гродзицкого и Романовского, которые войдут в состав подпольных вооруженных сил. Двоим последним предстояло оформить выезд через бюро Соснковского в качестве его курьеров. Одновременно им было вменено в обязанность помогать мне, о чем, вполне понятно, не должны были знать ни Соснковский, ни 2-й отдел.