Юрий Герман - Повесть о докторе Николае Евгеньевиче

Весь коллектив школы не только помогал сыну, но и нас, родителей, не оставляют без внимания, зная, что у нас в семье большое горе. В лице директора школы товарища Зубриковой Ольги Ивановны мне хочется сердечно поблагодарить коллектив учителей и учеников десятого класса, а особенно тех товарищей, фамилии которых написаны нами, а также и председателя родительского комитета.

Всем товарищам, которые мною написаны в письме, мне хочется провозгласить о чувствах благодарности, но я не знаю как, так как не нахожу слов, поэтому, дорогой Юрий Павлович, помогите мне в этом.

С уважением к вам, Эсаулова Мария Семеновна,

проживающая в городе Ленинграде, С-36,

улица Полтавская, дом 5/29, кв. 40».

В день скромнейшего своего шестидесятилетия Николай Евгеньевич поздравительные депеши и письма получал сотнями — поздравляли люди, обязанные ему всего лишь только жизнью. Поздравил и райздрав. Горздрав об этом шестидесятилетии ничего не знал. А хорошо бы и горздравам помнить юбилеи таких людей, как Николай Евгеньевич Слупский.

Впрочем, Николай Евгеньевич не рассердился и даже нисколько не обиделся.

— Ну что особенного? — сказал он с улыбкой. — Как можно нас помнить? Нас ведь тысячи, врачей-солдат!

Весьма характерно был проведен Слупским и самый юбилей: торжественное заседание состоялось в восемь часов утра, до пятиминутки, до обходов, назначений и операций. На поздравления Слупский, кроме всего прочего, ответил такими словами:

— В моем лице вы, дорогие друзья, соратники мои и помощники, без которых я бы никому никакой пользы, принести не мог, поздравили всех тех, кто именно в это время, как и мы, собрались на пятиминутки в своей больничке, больнице пли клинике в огромном нашем Советском Союзе, всех тех медиков, которые, как и мы с вами, стараются и денно и нощно как можно лучше делать свое дело на пользу трудовому народу, всех тех, кто честно, добросовестно и в меру своих сил воюет с болезнями. И так как поздравили вы меня не с тем, что стукнуло мне шестьдесят лет, а с тем, что и я тоже в меру своих сил дело делал, то давайте отметим этот нынешний день тем, что сегодня как можно лучше потрудимся…

Так и сделали.

В этот день Николай Евгеньевич прооперировал четырех больных, долго работал в перевязочной, а одному больному, который пожаловался на то, что лежит уже более полутора месяцев, другие же больные выписались, Николай Евгеньевич сказал:

— Милый ты мой, так разве я виноват в том, что ты себе такую болезнь выбрал? Вот твой сосед выписавшийся — умница: он себе аппендицитик выбрал, предварительно со мной посоветовался, вот и гуляет. Но и ты тоже не огорчайся, мне нынче на седьмой десяток перевалило, я полного ума набрался, взошел в мудрость и, наверное, скоро назначу тебя в Дубки на танцы…

И вечером этим, как обычно, был Николай Евгеньевич в больнице, и после часу ночи его тоже вызвали. Операция была трудная, но прошла успешно. Поздней ночью Николай Евгеньевич разрезал конверт, в котором было письмо от старого друга, врача из Архангельской области:

«Можно тридцать пять лет абсолютно честно делать свое дело, — читал Николай Евгеньевич, — и начальство тебя не вспомнит, а вот ежели на аэроплане или, еще лучше, на вертолете к больному слетаешь, тут тебе почет, уважение и эффектная фотография, где ты вроде бы даже и молодой, и красивый, и этакий, черт возьми, еще даже и шалунишка. Как будто бы, друг мой Николай Евгеньевич, самолет или вертолет, которым снабдила нас Советская власть, менее удобен, чем подвода, да еще запряженная быками, розвальни или полуторка, в которых прошла вся наша жизнь. А у меня к этому набору, как тебе известно, прибавляется еще „корабль пустыни“ — верблюд и проклятый ишак, о котором до сих пор не могу вспомнить без ненависти. Важно, брат, другое: таких, как ты, ни один человек дурным словом не вспомнит. Кстати, о словах, — просил тебе передать всякие добрые слова от имени группы моряков мичман Назаров. Повстречались мы тут с ним на рыбалке. Он со своими матросами угодил под бомбу еще в эпоху блокады Ленинграда. Так вот, все они после твоего вмешательства живы и здоровы. Вспомнил?»

Николай Евгеньевич вспоминал долго, но так и не вспомнил. Потом аккуратно сложил всю сегодняшнюю корреспонденцию, привел в порядок папку с сообщениями, сделанными им на научных конференциях, с докладами и статьями, подивился, что их порядочно, около сотни, положил перед собой чистый лист бумаги, хитро улыбнулся и написал: