Федор Раззаков - Андрей Миронов - баловень судьбы

«Доверившись тексту пьесы и замечаниям Чехова, режиссер и актер увидели Лопахина человеком порядочным, мягким, с „тонкой и нежной душой“. То, что случается с ним на торгах, – нечаянное предательство, покупка сада, – произойдет как бы помимо воли, словно вырвется наружу тайная, деловая стихия его души. В борьбе этих двух стихий – „сердца“ и „дела“ – диалектика образа, его драматизм, его движение к монологу после торгов, ставшему кульминацией спектакля. Подавленный усталостью, похмельем, Лопахин начнет монолог тихо, сдерживая пробудившийся азарт делового и хищного человека. Азарт все же прорвется, хотя без обычного лопахинского „куража“, и не победит окончательно, мешаясь с горечью и самоиронией, за которой ироническая усмешка театра…»

А вот еще один отзыв – С. Фоменкова: «Как мужскую увлеченность воспринимает Раневская – Этуш привязанность и заботливость Лопахина. Но чувство будущего хозяина вишневого сада, каким его играет А. Миронов, – иного порядка. Лопахин, мучительно закомплексованный, болезненно рефлексирующий, прежде всего восхищен той внутренней свободой, раскрепощенностью, что несет в себе Раневская. Казалось бы, странно, кто как не Лопахин должен ощущать себя хозяином жизни, иметь все основания быть гордым и уверенным. Да, он преодолел унижения, голод, бедность, нищету (актер с щемящей болью ведет тему прошлого своего героя), но, с детства лишенный радости, он утратил саму способность радоваться жизни.

В Лопахине Миронова это обстоятельство обернулось мучительным неверием духовно одаренного, умного, тонко чувствующего человека в свое право на человеческое уважение и понимание. Неверие в то, что он, Лопахин, может быть по-человечески интересен, то порождает неуравновешенность психики, то приводит к резким перепадам от застенчивости до агрессивной категоричности…»

А вот как отозвалась об этой роли Миронова В. Максимова: «Андрей Миронов не часто имеет возможность напомнить о своем даре актера драматического. Все дальше и дальше в глубь нашей памяти, в прошлое уходит его пылкий, светловолосый Жадов, юношески неумело и отчаянно сражавшийся за чистую и честную жизнь в спектакле 60-х годов – „Доходном месте“ режиссера М. Захарова. Роль Лопахина – выразительное свидетельство того, что обаятельный и легкий талант Миронова – комика, лицедея, танцора, пантомиста, всех возможностей актера не исчерпывает. Роль сыграна с учетом условий малой сцены сосредоточенно и строго. „Крупные планы“ дают возможность оценить тонкость мимической игры актера, всмотреться в некрасивое, простоватое, печальное лицо человека в белом, нескладно сидящем пиджаке, в черно-белых, не без претензии на элегантность штиблетах, как будто бы еще не обношенных и оттого неудобных. В начале спектакля Лопахин движется неслышно и торопливо, стараясь не обеспокоить, по дедовской и отцовской привычке не шуметь в покоях барского дома. Предложение о сдаче вишневого сада в аренду дачникам преподносит Раневской трогательно сияя, как дорогой подарок от души, как выношенный, продуманный способ спасения, и теряется почти до слез, когда „дар“ отвергнут…

Драматической кульминацией роли становится не обычное в чеховских постановках возвращение с торгов, не финал, где герой является иным и новым, как бы относимым холодным и стремительным течением предпринимательства от «светлых берегов» вишневого сада и старого дома, а эпизод исповеди во время гуляния, воспоминание о недавнем прошлом. Миронов оправдывает здесь очень сложную мизансцену, данную ему режиссером. Рассказ об отце и дяде – разбойниках и рабах, об их темноте и жестокости Лопахин ведет на коленях. Возможность сентиментального звучания актер исключает способом точнейшего жизненного оправдания. Его Лопахин хочет опуститься на траву и поэтому снимает пиджак, но, начав говорить, заново переживая стыд и боль за себя, за своих предков крепостных, замирает на полпути, остается на коленях. Слова обретают второй, добавочный и существенный смысл. Чувствующий силы необъятные, собирающийся в долгое странствие по жизни, готовящийся ко многим победам, Лопахин как бы просит прощения (у собеседников? у нас, у будущих?) за свой выбор судьбы. «Додумывая жизнь в образе до конца», актер предвидит неизбежность будущей трагедии героя. И потому с торгов Лопахин возвращается в предельном изнеможении, раздавленным, опустошенным. Гордость и злость прорываются в единственной фразе: «Я купил!», которую тотчас же смывает волна отчаяния и жалости к Раневской. Сил остается лишь на то, чтобы шептать еле слышно: «Музыка, играй». «Танцевальнейший» Миронов уходит со сцены, едва волоча ноги, ведомый Симеоновым-Пищиком, униженный тем, что Раневская не подала ему руки…»