Всеволод Кочетов - На невских равнинах

- Друзья, не будем говорить речей, а попросту, по-солдатски, отпразднуем наш праздник. Выпьем за нашу доблестную Красную Армию, за партию большевиков, за орден, добытый в боях, за грядущую победу.

Все задвигались.

- Итак!.. - Лукомцев поднял стакан.

Чокались алюминиевыми и жестяными кружками, брали шпроты и вареное мясо вилками и складными ножами, ломти нарезанного хлеба заменяли многим тарелки, но в блиндаже было так радостно, как, может быть, никогда не бывало на самых изысканных банкетах со сверкающей сервировкой и бутылками замороженного шампанского. Пили по второй, по третьей. Лукомцев распорядился подать еще, люди хмелели, начались шумные разговоры, вспомнился боевой путь дивизии, отдельные эпизоды, герои. Лукомцев шутил, смеялся. Но когда упомянули Палкина, о котором теперь складывались легенды, он встал, и с лица его сошла улыбка:

- Почтим память тех, кого нет сейчас с нами, кто отдал за Родину жизнь, кто своей кровью скрепил дивизию.

Все поднялись в торжественном молчании.

- А теперь, хотя мы и уговорились избегать речей, разрешите сказать маленькое слово.

Лукомцев достал, записную книжку и прочитал:

- "Перед нами совершенно непонятная военному уму русская часть. Кажется, она уже разбита огнем нашей артиллерии и минометов, рассеяна, деморализована. Но как только мы идем в атаку, русские снова собираются и дерутся с невиданным упорством и остервенением. Законы войны для них недействительны". Как вы думаете, кто это пишет и о ком? Автор этих строк барон Карл фон Гогенбрейч, капитан германской армии. Я привел выдержку из его доклада высшему командованию о причинах задержки наступления немцев на вейнинском участке. Речь идет о нашей дивизии. Это она составила загадку для ученого гитлеровского офицера. Он, вымуштрованный на немецких академических законах войны, знал одно: если рота потеряла половину людей, значит, ее надо отводить, к бою она не годится; если человек ранен, ничего от него больше не получишь, клади на носилки и эвакуируй в тыл; если кончились патроны, отходи. А наша рота, если в ней и две трети выбывало из строя, дралась с неменьшим упорством, он сам это пишет; а у нас раненый это еще более ожесточенный боец, а у нас, если кончились патроны, люди идут в штыки. Немец называет это остервенением, потому что он не понимал чувств русского человека, - если бы понял, так никогда не полез бы к нам, на нашу землю. Не остервенение, а любовь к Родине, к России движет каждым из нас, воодушевляет на подвиги. Не так ли?

- Так!

- Правильно!

- Ну, а если так, то - за Родину! За Россию!

В блиндаже стало еще более шумно, каждый тоже что-нибудь хотел сказать, но все друг другу мешали, и из речей ничего не получалось.

Один из тостов Лукомцев предложил за Асю.

- За девушку, ставшую, как вы знаете, снайпером, - сказал он - которая бьет теперь немцев не хуже мужчин. До войны она, может быть, платочки вышивала... Письма разносила.

- Ну вот, видите, - письма!

Лукомцев обнял Асю, отчего девушка совсем смутилась, покраснела, замахала руками и выскочила из-за стола.

- Позовите-ка Ермакова, - приказал Лукомцев.

Шофер явился с баяном, и в блиндаже зазвучала музыка. Командиры заслушались. Расстегнув ворот, комдив задумчиво смотрел вверх, шевелил губами и вдруг запел:

Тихо кругом, лишь ветер на сопках рыдает...

Хор вступил за командиром дивизии:

Порой из-за туч наплывает луна,

Могилы бойцов освещает.

Плакал баян, люди отстукивали такт сжатыми кулаками.

Героев тела давно уж в могилах истлели.

Но мы им последний не отдали долг и вечную память не спели.

- Мы отдадим долг! - крикнул Загурин. - Мы со штыками пройдем проклятую страну Гитлера!

Лукомцев всматривался в каждого присутствующего, и все были ему близки, всех он знал и как людей, и как командиров.

- Друзья, - сказал он, - помните, как иной раз иронически отзывались по нашему адресу: ополченцы! Да я и сам немножко грешил вначале: принимая дивизию, сомневался, сможем ли мы воевать по-настоящему. А теперь я горд, что нахожусь с людьми, взявшими оружие по призыву партии, я уважаю их как доблестных солдат. Разве не солдат майор Кручинин - лучший командир полка? Разве не солдаты капитан Селезнев и старший лейтенант Фунтик? Они поставили разведку и саперное дело так, что нам завидуют. Разве не солдат эта милая девочка, у которой уже свыше десятка фрицев на истребительном счету? Ополченцы! Горжусь, что сам в рядах ополченцев. За народное ополчение, товарищи!