Диего Марадона - Я - эль Диего

Франсис – это Франсиско Грегорио Корнехо, основатель «Лос Себольитас» («Луковок»), группы мальчиков 60-го года рождения, собранной для того, чтобы к 14 годам «Архентинос Хуниорс» могли сделать их своей собственностью и заявить для участия в первенстве 9-го дивизиона. А дон Яйо – это Хосе Эмилио Тротта, его помощник примерно того же возраста, который развозил нас на своем грузовичке.

На «Парке Сааведра» собрались две команды, и мне выпало играть в одной команде с Гойо. Хотя мы с ним всегда были соперниками, мы сразу нашли взаимопонимание и показали себя с наилучшей стороны. Я бил по воротам, как только умел, забил пару мячей, не помню точно сколько. Помню, что Франсис сказал Гойо, чтобы он продолжал играть, а меня с серьезным лицом подозвал к себе. Он не мог поверить, что мне было девять лет.

— Детка, это правда, что ты с 1960 года?

— Да, дон Франсис…

— Посмотрим… Покажи мне свои документы.

— Я забыл их дома…

Это было действительно так, но он мне не поверил. Впоследствии он сообщил мне, что посчитал меня тогда врунишкой.

К тому времени он уже стал другом моего отца, который делился с ним и с доном Яйо самым сокровенным, как будто бы это были члены его семьи. Из-за этого доверия я в итоге остановил свой выбор именно на «Архентинос Хуниорс» и ни на какой другой команде. Из того района, где мы жили, я мог отправиться в «Индепендьенте» или в «Ланус»… О «Ривере» я даже и не думал… Если бы я мог выбирать сейчас, я бы выбрал «Боку». В тот период, когда я формировался как игрок, я был влюблен в Бочини. Я влюбился в него со страшной силой и должен сознаться, что в начале семидесятых я болел за «Индепендьенте» в Кубке Либертадорес, когда уже готовился перейти из «Лос Себольитас» в девятый дивизион. Бочини меня просто очаровал! Бочини… и Бертони. «Стенки», которые разыгрывали Бочини и Бертони, навсегда отложились у меня в памяти, и некоторые из тех приемов, что они использовали, я бы занес в историю мирового футбола. Также мне нравился Бето Алонсо, поскольку он был левшой, и мне казалось (не знаю, так ли это на самом деле), что левши играют более зрелищно. Лучшим примером в этом смысле был Ривелиньо. Думаю, что «Боке» в то время не хватало именно Бочини. Он обыгрывал защитников одной левой, а я смотрел и думал: «Этого не может быть, это неподвластно моему разуму. Я обыгрываю одного, а затем должен бежать дальше, чтобы сделать пас партнеру». «эль Боча» не бежал дальше с мячом, он выжидал и так же успешно сажал защитников на задницы. Когда мне было 16 лет, ходили слухи, что меня хотел купить «Индепендьенте»; тогда я просто мечтал сыграть вместе с Бочини, и впоследствии это произошло.

Но я внимательно наблюдал за всеми лучшими футболистами страны и учился. Тем временем «Лос Себольитас» обыгрывали всех, кто становился на их пути. Мы одержали 136 побед подряд, они все записаны в тетрадке, которую мне потом подарили Франсис и дон Яйо. Клаудия до сих пор хранит ее как реликвию… Если бы мне засчитали все те голы, что я тогда забивал, их на моем счету сейчас было бы больше, чем у Пеле! Конечно, это сейчас нельзя проверить, но я знаю, что забивал очень много. Я также помню, что наша победная серия закончилась в Наварро. У нас была суперкоманда! И именно там, во Фьорито, я сделал свой первый шаг к тому, чтобы стать настоящим футболистом.

Я всегда играл, несмотря ни на что: однажды я вышел на поле весь забинтованный, с семью швами на руке. Как-то мы вместе обедали с Гойо у меня дома, и Тота попросила меня пойти поискать сифон для содовой. Мы выбежали вместе с Гойо, а по возвращении я с размаху врезался об угол. Это был страшный удар! Сифон взорвался, и осколками мне распороло всю руку. Мне было обидно за все: за сифон, за испуг Тоты, за взбучку от отца, и особенно я переживал насчет матча, который должен был состояться на следующий день – в субботу мы играли в Банфильде. Меня привели в больницу, где зашили и забинтовали так, что я стал похож на мумию.

На следующий день я уехал вместе с остальными ребятами на колымаге дона Яйо. Я боялся, что Франсис не поставит меня на игру и, может быть, устроит мне выволочку; наше к нему уважение граничило со страхом. И уже в раздевалке Франсис подозвал меня и спросил:

— Что у тебя с рукой, Марадона?

— Я упал и порезал ее, дон Франсис. Но я могу играть…

— Что?? С ума сошел?! В таком состоянии ты не можешь играть.

Я развернулся и вернулся на скамейку, кусая в кровь губы, чтобы не заплакать. Гойо это увидел и подошел к Франсису…