Вячеслав Гречнев - Вячеслав Гречнев. О прозе и поэзии XIX-XX вв. - Л. Толстой, И.Бунин. Г. Иванов и др.

Творческая практика Толстого и, разумеется, Достоевского, приоткрывала новые беспредельные горизонты в исследовании характера человека, проблем бытийных. Не без связи с этими открытиями (как и в связи с достижениями философии, психологии и биологии) особенно очевидным становится то, как много непонятного и необъяснимого таят в себе недра внутренней жизни человека, сколь «консервативны» основы души человеческой, сколь мало подвластны они прямым воздействиям внешней среды и как непросто поэтому складываются взаимоотношения личности с окружающим миром. Именно это имел в виду Достоевский, когда писал в статье об «Анне Карениной», что мысль Толстого выражена «в огромной психологической разработке души человеческой с страшной глубиною и силою, с небывалым доселе у нас реализмом художественного изображения». «Ясно и понятно до очевидности, — продолжал он, — что зло таится в человечестве глубже, чем предполагают лекари-социалисты, что ни в каком устройстве общества не избегнете зла, что душа человеческая останется та же, что ненормальность и грех исходят из неё самой и что, наконец, законы духа человеческого столь еще неизвестны, столь неведомы науке, столь неопределенны и столь таинственны, что нет и не может быть еще ни лекарей, ни даже судей окончательных, а есть Тот, который говорит: «Мне отмщение, и Аз воздам». Ему одному лишь известна вся тайна мира сего и окончательная человека Человек же пока не может браться решать ничего с гордостью своей непогрешимости, не пришли еще времена и сроки» [43] . Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений. — СПб., 1882. — Т. 12. — С. 233. .

Роман Толстого, как уже отмечалось, затронул если не все, то во всяком случае очень многие актуальные проблемы своего времени. И все же центральным в нем было (ведь он получил название по имени главной героини) художественное исследование «внутренней истории страсти». Проблема личности в таком подчеркнуто сфокусированном» освещении как раз и обусловила существенное перевооружение» Толстого-художника, обновление приемов и принципов изображения мира и человека. И не случайно, конечно, в создания этого романа Толстой более чем внимательно и сочувственно следит за творческой практикой современных поэтов, и в частности таких, как Тютчев и Фет, находит себе опору в их лирике результатом своеобразного усвоения тем и методов этих поэтов были, по мнению Б. Эйхенбаума, «глубокий лиризм в обрисовке Анны и Левина, символика деталей, отсутствие повествовательного тона». Поясняя свою мысль, критик пишет далее: «Дело здесь не просто во «влиянии»… на Толстого, а в том, что Толстой, ища выхода из своего прежнего метода… ориентируется в „Анне Карениной" на метод философской лирики, усваивая её импрессионизм и символику» [44] Эйхенбаум Б. Лев Толстой. Семидесятые годы. — С. 181, 185. .

По этому пути пойдет не только Толстой, он станет характерным и для других писателей: «Интересно, что в это же время Тургенев пишет свои «Senilia». Это воздействие поэзии на прозу приготовляет будущий ход от реализма к символизму» [45] Там же. — С. 185. .

«Воздействие поэзии на прозу», заметное усиление лирико-философского начала в жанрах эпических в литературе 1880-1900-х годов можно обнаружить отнюдь не только в творчестве символистов. Этот в каждом данном случае весьма своеобразный сплав лирики с прозой — лирические описания и размышления, философско-публицистические отступления и пояснения — мы находим в творчестве почти всех писателей конца века. Говоря об этой характерной закономерности, исследователь пишет: «На смену изобразительным задачам приходят задачи «выразительные», экспрессивные. Многостороннее живописное воспроизведение мира начинает казаться слишком пассивным, созерцательным. Возникает потребность в освоении действительности в формах ёмких, экономных, подчеркивающих авторское осмысление глубинной сути явления, насыщенных действенной авторской оценкой» [46] Русская литература конца XIX начала XX века. — М., 1968. — С. 99. .

Показателен в этом отношении и заметно возросший интерес современных беллетристов к фольклору, легендам, сказкам, библейским сюжетам, притчам, аллегории, то есть к формам прежде всего емким и доступным. К жанрам, в которых, кроме того, стихия лирических чувств самым удивительным образом сочеталась с эпической широтой и философской углубленностью. Достаточно назвать такие, например, произведения, как «Скоморох Памфалон» Лескова, «Христова ночь» Салтыкова-Щедрина, «Сказание о гордом Аггее» Гаршина, «Сон Макара» Короленко, «Студент» Чехова, «Старуха Изергиль» М. Горького, «Суламифь» Куприна, «Смерть пророка» Бунина, «Иуда Искариот» Андреева и многие другие. Остается заметить, что развитию этой тенденции также в значительной степени способствовал Толстой, в частности его так называемые рассказы для народа, над которыми он напряженно работал в 1880-е годы. «Об этих произведениях писателя можно сказать то же, — пишет критик, — что сам он говорил о „Повестях Белкина": в них „гармоническая правильность распределения предметов доведена до совершенства"». По многим внешним признакам народные рассказы Толстого приближаются к жанру новеллы. Однако по сути своей, по духу своему они чрезвычайно далеки и более того — диаметрально противоположны тому ренессансному мироотношению, с которым у жанра новеллы существует постоянная и прочная генетическая связь. Истоки толстовских рассказов лежат в другой сфере: в них отчетливо ощутима связь с жанрами средневековой литературы — притчей, легендой, апокрифическим преданием, житием. Эта связь с жанрами древнерусской учительной прозы опосредованно отражала мировоззрение писателя, ставшего на позиции «патриархального» крестьянства.