Сергей Толстой: Федор Толстой Американец

«На корабле был ловкий, умный и переимчивый орангутанг. Раз, когда Крузенштерн отплыл на катере куда-то на берег, Толстой затащил орангутанга в его каюту, открыл тетради с его записками, положил их на стол, сверху положил лист чистой бумаги и на глазах обезьяны стал марать и поливать чернилами белый лист. Обезьяна внимательно смотрела. Тогда Федор Иванович снял с записок замазанный лист, положил его себе в карман и вышел из каюты. Орангутанг, оставшись один, так усердно стал подражать Федору Ивановичу, что уничтожил все записи Крузенштерна. За это Крузенштерн высадил Толстого на какой-то малоизвестный остров и сейчас же отплыл. Судя по рассказам Федора Ивановича, он и на острове продолжал бедокурить, живя с дикарями, пока какой-то благодетельный корабль не подобрал его — татуированного с головы до-ног».

«Он рассказывал, что во время его пребывания в Америке, когда он был на шаг от пропасти, ему явилось лучезарное видение святого, осадило его назад, и он был спасен. Заглянув в им самим устроенный календарь, он увидел, что это произошло 12 декабря. Значит, святой, который его спас, был св. Спиридоний, патрон всех графов Толстых. С тех пор он заказал себе образ св. Спиридония, который постоянно носил на груди».

Д. В. Грудев передает такой рассказ: «На корабле наклонности Толстого скоро обнаружились, и он такую развел игру и питье, что Крузенштерн решил от него отделаться. Сделана была остановка на Алеутских островах, все сошли и разбрелись по берегу. Сигнал к отъезду был подан как-то неожиданно; все собрались и отплыли, как бы не найдя Толстого. При нем была обезьяна; с нею он пошел гулять, а потом рассказывал для смеха, что первые дни своего одиночества он питался своей обезьяной» [7] Из рассказов Д. В. Грудева// Русский архив, 1898. № 2. .

Новосильцева в своих не всегда достоверных рассказах, слышанных ею от приятеля Толстого — Нащокина, говорит: «Крузенштерн высадил Толстого на остров, оставил ему на всякий случай немного провианта. Когда корабль тронулся, Толстой снял шляпу и поклонился командиру, стоявшему на палубе. Остров оказался населенным дикарями. Среди них Федор Иванович прожил довольно долго. Когда, бродя по морскому берегу, он увидел на свое счастье корабль, шедший вблизи, он зажег костер. Экипаж увидел сигнал, причалил и принял его».

Далее Новосильцева пишет, что в день своего возвращения в Россию Толстой, узнав, что Крузенштерн в этот день дает, бал, явился к нему и благодарил его за то, что весело провел время на острове.

Дочь Федора Ивановича, П. Ф. Перфильева, в своих возражениях на воспоминания Новосильцевой отрицает, что ее отец прямо с дороги попал на бал к Крузенштерну, — он и не мог этого сделать, потому что вернулся в Петербург раньше Крузенштерна, — но она не возражает против рассказа Новосильцевой о высадке его на остров. Следовательно, можно предполагать, что это верно.

Вигель слышал, что Федор Иванович был высажен в Камчатке, но он мог знать одну только официальную версию.

Булгарин пишет: «Вмешавшись в спор Крузенштерна с капитаном Лисянским, Толстой довел доброго и скромного Крузенштерна до того, что тот был вынужден оставить Толстого в наших Американских колониях, и не взял его с собою на обратном пути в Россию. Толстой пробыл некоторое время в Америке, объездил от скуки Алеутские острова, посетил дикие племена Колошей, с которыми ходил на охоту, и возвратился через Петропавловский порт сухим путем в Россию. С этих пор его прозвали Американцем. Дома он одевался по-алеутски, и стены его были увешаны оружием и орудиями дикарей, обитающих по соседству с нашими Американскими колониями… Толстой рассказывал, что Колоши предлагали ему быть их царем».

Из сопоставления вышеприведенных рассказов с описаниями плаваний Крузенштерна и Лисянского можно сделать следующие выводы: во-первых, Федор Иванович покинул «Надежду» не добровольно, а был удален с нее, во-вторых, он побывал в русских американских колониях и, в-третьих, он, вероятно, был высажен не в Камчатке, а на один из островов, принадлежавших к русским владениям. Если, однако, он был высажен на остров, а не в Камчатке, то он не мог быть высажен Крузенштерном. Это следует из того, что Крузенштерн, проплыв безостановочно от Гавайских островов в Камчатку и пробыв в Камчатке до 6-го сентября, оттуда пошел не в американские колонии, а в Японию; в американских же колониях он был гораздо позднее. Из этого, казалось бы, следует, что Толстой был высажен в Камчатке; но почему же тогда почти во всех воспоминаниях о Толстом говорится, что он был высажен на остров? Чтобы примирить эти противоречия, я сделаю такое предположение: после проказ Толстого (может быть, после порчи бумаг Крузенштерна с помощью обезьяны) не мог ли Крузенштерн, решив отделаться от него, пересадить его с «Надежды» на «Неву» и поручить Лисянскому высадить его в русских американских колониях? Ведь «Нева», расставшись с «Надеждой» у Гавайских островов, прямо направилась в русскую Америку.