Григорий Коновалов - Как женились Чекмаревы

- Происшествий не было, Игнат. Только грабителя задержали.

- Нашенский?

- Отнял у бабенки водочный талон. Хлебную карточку ве взял, даже свою буханку за пазуху затискал ей, а водочный вырезал.

- Допусти меня к мазурику.

Увидев в караулке грабителя на костылях (из госпиталя вылез на промысел за водкой), Игнат вздохнул:

- Что, сердяга, видно, кипит тут? - осторожно коснулся полосатого халата на груди, взглянул на пострадавшую женщину. - Утрясите сами. Ты, солдатик, с поллитром повинись перед ней, а она, глядишь, закуску на стол. А?

- Эх, дед, какой ты сознательный...

- Но, по, побалуй у меня! Сознательный я, да мосластый...

В потемках над оврагом тяжело гудел дощатый мост под псгами устало шагавших рабочих.

Игнат зашел в цех.

Вспышка электросварки под низкой крышей жарко высветлила танк, бледного офицера в плаще, Катю Мпхееву - со щитком над глазами она помогала сварщику.

Игнат молча заступил на его место.

Катя улыбнулась.

"Чему только не обучит война, чего только не приходится делать мужикам и даже девкам... инструмент в одной руке, винтовка в другой, - думал Игнат, с печальной снисходительностью и вроде даже гордостью следя за неотработанными движениями своей помощницы Кати. - Да как же все это случилось?"

Смущаясь его жалостно-виноватых взглядов и горьковатых недоговоренностей, Катя в перерыве с тревожным самолюбием спросила, почему дядя Игнат нынче кругом да около петляет.

- Хочу у тебя водочный талон выманить... пока не перехватил какой-нибудь герой на костыле.

- Самой нужен.

- На свадьбу? За него наладилась? - Игнат свихнул повеселевшие надеждой глаза в сторону Афанасия. Со стариковским постоянством Игнат все еще держал в уме свое давнее намерение заполучить Катю в снохи.

- А что? И он неплох, да не сватает. - Хотя слова Кати были обычным девичьим двусмысленным отшучпванием, чтобы не обижать родителя парня, Игнат вдруг уловил в ее тоне, в улыбке возможность срастить судьбы Афанасия и ее. Разжигая огонек в душе ее, он нарочито пропаще махнул рукой:

- Пока дождешься его внимания, усохнешь вся. Как древнеегипетская царица запеленатая. Хватайся за меня, покуда не прокис окончательно... Знаешь, я внушал Афоньке-дураку насчет тебя, а он дурачок... стесняется, видно. Ты взгляни на него попристальнее, чтоб заморгал удивленно...

- Чую, скоро с нами все кончится...

- Побил бы я тебя за глупость, да жалко: ладная ты девка! Вроде родная.

Затуманенно глядела снизу вверх большими глазами, не по-женски мудрыми в эту минуту.

С рассветом над головой завыла сирена воздушной тревоги. Игнат полез под железные листы в углу - там было место его и Кати. Заманивая, махал ей рукой.

Но Катя, расстегнув робу, сняв каску, распушив черные волосы, шагнула к пролому в стене.

- Иди сюда!

В худую крышу он видел, как свалился на крыло самолет, потянуло его косо к земле. Выронив бомбу, он тяжко, будто хрустя всеми суставами, выбирался из пике.

Стена цеха вывалилась.

Игнат, сгорбясь, как поджарая борзая, подлетел к Михеевой. Накинул брезентовую робу на голову, скрутил метавшиеся руки и, не щадя молодого тела, засунул ее под листы в угол.

- Распсиховалась... я тебя приведу к знаменателю...

Потух тот противоестественный многослойный грохот, который возникает при налетах от рева моторов, выстрелов пушек, рвущихся бомб и истеричного завывания сирен. Постепенно вызвучивались прежние звуки людских голосов.

- Держись, Катька, для нас это только запевка, песня впереди. Усмехнись на Афоньку, на Пашку.

В перекур сели на крутом берегу - внизу блеснила мелкочешуйчато Волга.

- Широкая? - Игнат кивнул на реку.

- Я переплывала, - отозвалась Катя.

- А нынче можешь переплыть с левого на правый, а с правого на левый не вытянешь. Надо через Берлин грести. Ну, а если тяжело ранят, перевезут, если, конечно, немец промахнется бомбой.

- Все равно остаюсь.

Ласково похлопывая Катю по плечу, Игнат с заливистой щедростью, будто златые горы сулил по молодости, говорил:

- Обучу тебя по-пластунски утюжить землю. Жмись к ней, матушке, крепче, и она не даст тебя в обиду.

- Дядя Игнат, почему хорошо со старыми людьми?

- Потому что не старые они.

Катю приписали к рабочему батальону, которым командовал Николай Рябинин.

Жизнь в отряде равновесилась уставом, упрощенной и крупной добродетелью: презрением к смерти.

Помогала Кате привычка сызмальства жить по закону - в семье, школе, на работе. Не раздражая командиров, научилась она исполнять приказы с легкостью, не поступаясь своим личным достоинством. Даже Рябинин, весь от поступков, мыслей до сновидений военный, всегда огорченно готовый встретиться с военной безграмотностью гражданских, составлявших его отряд, даже он не мог придраться к Михеевой, хотя на первых порах она вместо поворота направо поворачивалась налево. Сдержался он, не пустил в ход древнейшее, как сама армпя, остроумье: