Макс Брод - Франц Кафка. Узник абсолюта

В сентябре, вскоре после того, как Кафке поставили диагноз серьезного заболевания, его пришла навестить Ф. Дневник повествует: «Здесь была Ф. Она проехала 30 часов, чтобы повидать меня. Мне следовало бы помешать ей в этом. Я думаю, она очень страдала из-за меня. Я не могу себя контролировать; я совершенно бесчувственен, совсем беспомощен, думаю только о том, чтобы не нарушили мой покой, и единственно, что я делаю в целях компромисса, – это играю маленькую роль. В мелочах она не права, отстаивая свои мнимые и даже реальные требования, но в целом она безвинно приговорена к жестоким пыткам; я признал свою вину, именно из-за меня она мучилась. День окончился ее отъездом (экипаж, в который села она и О., проехал вокруг пруда, и в это время я бросил на нее короткий прощальный взгляд, который позволил побыть мне рядом с ней еще раз) и моей головной болью (издержки моей актерской игры)».

В начале ноября я записал мой разговор с Францем.

Он: Ошибка заключается в том, что мы обдумываем свои поступки.

Я: Что же, разве можно совершать поступки не обдумывая?

Он: Это, конечно, не закон. Но сказано: «Ты не можешь обдумывать дела свои. Обдумывать дела – совет змея. Но это – хорошо и гуманно. Без этого нельзя».

В конце декабря Франц приехал в Прагу, встретил там Ф., которая была управляющей крупной берлинской фирмы. Она обладала блестящими качествами: тактом, работоспособностью, щедростью. Она использовала свой рождественский выходной для того, чтобы поговорить с ним в последний раз. Трагическая драма была близка к завершению. Вечером 25 декабря Франц и Ф. были в гостях у меня и моей жены. «Оба несчастны, не разговаривают». 26 декабря я писал: «Кафка пришел в половине восьмого утра, чтобы поговорить со мной. Кафе «Париж». Но он пришел ко мне не за советом, твердость его намерения вызывала восхищение. Вчера он сказал Ф., что все решено. Кафка процитировал из «Воскресения» Толстого: «Ты не можешь писать о спасении, ты можешь только жить им». После полудня – экскурсия вместе с Баумом и Вельтшем. Три супружеские пары, рядом Кафка и Ф. Кафка несчастен. Он сказал мне: «У меня появилась ясность относительно важнейших понятий. У западных евреев нет такой ясности, поэтому они не имеют права вступать в брак. Для них брак не существует. Если они не относятся к категории людей, которых это просто не интересует, – к бизнесменам, например».

Следующим утром Франц пришел ко мне на работу. Передохнув мгновение, он заговорил. Он только что вернулся со станции, проводив Ф. Его лицо было бледно и угрюмо. Внезапно он заплакал. Я впервые увидел, как он плачет. Я никогда не забуду эту сцену, это было самое ужасное, что я когда-либо испытал. В своей рабочей комнате я находился не один, рядом со мной стоял стол моего коллеги – мы работали вместе в отделении главпочтамта. Оно находилось не в главном административном здании, а на верхнем этаже многоквартирного дома. После въезда нашего отделения милая четырехкомнатная квартира с кухней и ванной превратилась в грязные, пыльные офисные помещения, в нечто раздражающее и портящее настроение, и в этом превращении было что-то жутковатое. Редких частных посетителей, которые приходили ко мне, я принимал с ощущением вины на кухне, которая наполовину была захламлена официальными документами. Но Кафка пришел прямо в комнату, в которой я работал, в разгар рабочего дня, сел около моего стола на маленький стул, который был предназначен для подателей ходатайств, пенсионеров и должников, и, сидя на этом стуле, стал рыдать. Он, содрогаясь, говорил: «Не ужасно ли, что так случилось?» По его щекам текли слезы. Я никогда не видел, за исключением этого случая, чтобы Кафка терял над собой контроль.

Через несколько дней он вернулся в Цюрау. Кафка показал мне другое письмо от Ф., из которого было видно, что она очень несчастна. Однако его отношение к ней было твердым, он отступился не только от нее, но и от всякой возможности вступить в брак. Боль, которую он испытывал, придавала ему силу победить свою природную слабость и не возвращаться к своим прежним терзаниям и сомнениям.

Примерно через пятнадцать месяцев (год и три месяца) Ф. вышла замуж. Я осторожно сообщил эту новость Францу. Он был растроган, полон добрых пожеланий к молодоженам и преисполнен радости. «Хорошо, когда дела, кажущиеся неразрешимыми, в конце концов разрешаются». Этой фразой я могу завершить рассказ о помолвке Франца, прекрасно осознавая в то же время, что Франц был далек от того, чтобы открыть для себя путь к спасению с помощью решения одной только этой печальной проблемы.