Андрей Козлов - Тревожная служба

- Лес, конечно, защитит от наблюдения бандитов, - согласился начальник райотдела. - Но в той стороне нет дорог. Болота. Топи. Что называется, ни пройти ни проехать. Особенно вам, людям в этих местах новым.

- Пройти поможет толковый проводник, - настаивал я на своем варианте.

- За проводником дело не станет, - сказал начальник райотдела. - Есть у меня один дед на примете. Оперуполномоченного пошлю - у него в том селе немало хороших связей.

В село решили нагрянуть на рассвете. В штабе произвели необходимые расчеты, определили место сосредоточения и время начала движения. Руководство операцией я взял на себя.

Помнится, сидели мы у костра на поляне в густом лесу. Чудесное это зрелище - костер ночью. Тихо вокруг - ни один листок не шелохнется. Языки пламени выхватывают из темноты лица солдат, косматого деда - нашего проводника, могучие еловые лапы.

- Слово партии - это, образно говоря, цемент, скрепляющий наш народ, говорил я подчиненным, отобранным для участия в операции. - Каждый из вас, товарищи, должен быть пламенным агитатором, должен научиться доносить слово партии до каждого местного жителя.

Вдали заухал филин. Через некоторое время его голос послышался ближе. Это были условные сигналы наших дозорных, охранявших подступы к поляне. Шел кто-то из своих. И вот в свете костра мы увидели помощника начальника штаба полка капитана Павла Корнеевича Бабича и двух автоматчиков. Уходя на операцию, я приказал, как вернется Бабич, направить его следом за нами. И вот он пришел.

Павел Корнеевич, пожалуй, чаще, чем кто-либо другой, выступал перед населением. Его приятный неторопливый басок люди слышали и на сельском сходе, и в избе-читальне, и в школе. Он умел находить контакты с любой аудиторией. Выступления Бабича - образные, с мягким украинским юмором вызывали у слушателей то одобрительные возгласы, то смех. Возвращался он всегда радостный, возбужденный, с сознанием одержанной победы. А на этот раз пришел хмурый.

- Не смог я народ расшевелить, - сокрушался капитан. - В одном месте встретили настороженно, в другом - равнодушно, в третьем - никто мне даже в глаза не взглянул, сидели, уставившись в пол...

- В общем, аплодисментов не было? - уточнил я.

- Где там... - махнул рукой Бабич.

- А откуда же они возьмутся, аплодисменты? - немного помолчав, заметил я. - В одном месте бандиты вырезали семью активиста, вся "вина" которого состояла в том, что он агитировал односельчан ремонтировать дороги, искалеченные войной; в другом расстреляли такого же человека, звавшего односельчан в колхоз; в третьем изнасиловали учительницу и выжгли у нее на лбу похабное слово за то, что она осмелилась преподавать в школе русский язык...

Деревенская молва распространяется быстрее телеграфа, о зверствах бандеровцев сразу становится известно на десятки километров вокруг.

- Или вот еще. - Я вытащил из полевой сумки и развернул грубо намалеванный плакат. Все приблизились к костру. Наш проводник достал из-за пазухи и водрузил на нос очки. С листа бумаги смотрел мужчина с финским ножом во лбу. Подпись гласила: "Если сдашься - не уйдешь! Лесные братья". Этот плакат направлен против тех, кто, подпав под влияние националистической пропаганды, вступил в банду, а теперь одумался и загорелся желанием явиться с повинной, - разъяснил я.

- Посмотрите на другой плакат. Видите, написано: "Всякого, кто поднимет руки перед большевиками, убьем, перережем близкую и дальнюю родню, заберем скот и птицу, сожжем дома. Выбирайте нас или большевиков. Зеленые братья".

- Ультиматум, - подсказал шедший с нами оперативный уполномоченный МГБ.

- Совершенно верно! - кивнул я в его сторону и продолжал: - Украинцы люди не робкого десятка. Они доказали это и на фронтах и в партизанских отрядах. Да вот хотя бы Павла Корнеевича Бабича взять. Ему храбрости не занимать. Но умирать от бандитского ножа... Кому это надо!

Капитан Бабич вспыхнул до корней волос. Это даже при свете костра стало заметно.

- Под нож лезть резону нот, - сказал в наступившей тишине наш проводник. - Это не геройство. Надо и жизнь сохранить, и дело сделать. Вот я вас через лес веду, - дед посмотрел на небо, пожевал губами и продолжал: Скоро мы уже пойдем. Доведу как есть до самого нужного места. И бегом назад. Никто не узнает, где я был всю ночь. Даже старуха. Я ни черта ни дьявола не боюсь. А жить хочу. Я стар, а по-хорошему жил совсем мало.

Старик опять зачем-то посмотрел на небо. Поправил палкой костер.

- Ты не обижайся, сынок, что народ не в глаза тебе смотрел, а в землю. Он всей душой за Советскую власть. Но и обстановку надо понимать! Ведь случается так, что в одной семье люди будто и у нас живут, и за границей: отец и сын за немца, а мать и дочь - за Советы...