Каринэ Фолиянц - Сентиментальные прогулки по Москве

На этот раз ей ответила сама Галина Артуровна Бениславская: «Писем, телеграмм Есенину не шлите, он со мной, к Вам никогда не вернется...» Такие были слова в этой телеграмме. Айседора остроумно ответила – не ей, а самому поэту, что получила телеграмму, подписанную, очевидно, его прислугой. И снова попросила его приехать. Бениславскую она не принимала всерьез...

А вот Галина не чувствовала меры в своих отношениях с Есениным. Она настолько уверовала в свою необходимость, что перешла черту. Тем страшнее и неожиданнее был для нее удар – после расставания с Дункан Есенин женился на внучке Льва Толстого, Софье Толстой. Он переехал к ней в квартиру в Троицком переулке, на Остоженке ( ныне – Померанцев переулок, № 3 ). Но это было позже...

Однако именно заботы Бениславской помогли Есенину пережить концовку тяжкого романа с Айседорой. Он отказался снова ехать с ней на Запад. Их отношения полностью исчерпали себя. И каждый чувствовал какое-то время неутешное опустошение.

Роман закончился. Поэт вступил в новый этап своей жизни. Но отзвуки их связи, как круги по воде, расходились еще долго-долго.

Какое-то время Дункан еще оставалась в России. Ей было, очевидно, необходимо все еще находиться в стране, где жил человек, которого она так страстно любила...

Когда Есенин попал в клинику неврозов, где пытался вылечиться от «душевных ран» и вновь обрести равновесие, Айседора встретилась в одной актерской компании с Августой Миклашевской. В то время поэт ухаживал за Августой Леонидовной, очень интересной внешне актрисой. А она колебалась, – ответить ли на его чувства?

Миклашевская так описывает свою встречу с Айседорой:

«Я впервые увидела Дункан близко. Это была очень крупная женщина, хорошо сохранившаяся. Я сама высокая, смотрела на нее снизу вверх. Своим неестественным, театральным видом, она поразила меня. На ней был прозрачный, бледно-зеленый хитон с золотыми кружевами, опоясанный золотым шнуром с золотыми кистями, на ногах – золотые сандалии и кружевные чулки. На голове – золотая чалма с разноцветными камнями. На плечах – не то плащ, не то ротонда, бархатная, зеленая. Не женщина, а какой-то театральный король.

Она смотрела на меня и говорила:

– Есенин в больнице, вы должны носить ему фрукты, цветы!.. – и вдруг сорвала с головы чалму.

Произвела впечатление на Миклашевскую, теперь можно бросить.

И чалма полетела в угол.

После этого она стала проще, оживленнее. На нее нельзя было обижаться: так она была обаятельна.

– Вся Европа знайт, что Есенин был мой муш, и вдруг – первый раз запел про любоф – вам, нет, это мне!..

Болтала она много, пересыпая французские слова русскими и наоборот.

...Уже давно пора было идти домой, но Дункан не хотела уходить. (Это была встреча Нового, 1924 года – Авт.) Стало светать. Потушили электричество. Серый, тусклый свет все изменил. Айседора сидела согнувшаяся, постаревшая и очень жалкая:

– Я не хочу уходить. Мне некуда уходить... У меня никого нет... Я одна...»

Она и вправду была одна. Одна в чужом городе. В чужой стране. Постаревшая. Расставшаяся со многими иллюзиями. Потерявшая вместе со страстью своей остатки былой молодости. Гениальная и никому не нужная...

...Айседора летела в Европу, покидая страну, где ей так и не удалось стать счастливой. Аэроплан ее, из-за небольшой поломки, совершил вынужденную посадку возле одного из российских селений. К месту спуска на поле, покрытом тонкой пеленой снега, собрались местные крестьяне. Последний раз танцевала здесь Айседора перед русской публикой. Больше в России она никогда не была...

Брак же Есенина с Софьей Толстой – брак по расчету – расчета не выдержал. Поэт был откровенно недоволен женитьбой. Ему было скучно, тоскливо, неуютно в атмосфере этой чужой квартиры и в присутствии, в сущности, чужой ему женщины. Есенин Толстую не любил. Постоянно хотел бежать от нее. Впадал в страшные запои. 3 декабря 1925 года, он, сбежав из клиники, где лечился, зашел в квартиру Толстой, собрал свой чемодан и практически убежал из дому, ни с кем не простившись...

А неделю спустя, 28 декабря, в Петербурге, в гостинице «Англетер» покончил с собой...

Это известие застало Дункан в Париже. «Она не произнесла ни одного слова», – вспоминал ее брат Раймонд. Но это не значит, что сердце Айседоры не вздрогнуло. Она не плакала потому, что в жизни ее и так было слишком много горестных потерь! Айседора не знала, что поэт, бывший некогда ее мужем и страстной любовью, встретил смерть в черном шелковом шарфе с красными маками, который подарила она ему еще тогда, в период их сумасбродного, бурного романа...