Рада Аллой - Веселый спутник. Воспоминания об Иосифе Бродском

Без всякой рекламы (информация передавалась только из уст в уста) уже за час до открытия кафе у дверей собиралась очередь, почти что давка, и мы с Ирой получили тягостную обязанность впускать людей строго по количеству мест, отказывая остальным. Конечно, мы старались протащить друзей и знакомых, но было очень неприятно прекращать вход, запирать дверь изнутри, оставляя снаружи таких же любителей поэзии, как и мы, приезжавших иногда с другого конца города. Нередко и самим приглашенным приходилось с трудом протискиваться к дверям, объясняя очереди, что она пришла послушать именно их.

На Полтавской перебывало много ленинградских поэтов и их поклонников. Почти от каждого остались стихи или хотя бы отдельные строки. Так, Герман Плисецкий накрепко сливается с его стихотворением «Памяти Пастернака», написанным сразу после похорон в Переделкине:

Поэты, побочные дети России!

Вас с черного хода всегда выносили…

Олег Тарутин запомнился своим не лучшим, но очень смешным стихом, скоро превращенным Александром Дуловым в песенку:

Телепатия, ух, телепатия,

У меня к тебе антипатия.

Трогательно искренне читала поэтесса Светлана Евсеева первые же строки своего знаменитого плача:

Поэты умирают без любви.

Любимые! Живите постоянно.

У нее было какое-то непетербургское произношение: она не редуцировала гласные, и от этого стихи еще резче запоминались:

Еще идет по улице московской

та женщина, которую искал,

которую не встретил Маяковский.

(Она тщательно выговаривала «которуЮ» и «МаЯковский».)

Содержание наших телефонных разговоров превратилось в перечень адресов и дат: сегодня там-то читают такие-то: Герман Плисецкий в «Промке», Нонна Слепакова — в «Хлебопешке», Виктор Соснора — у горняков.

Все это отошло на задний план, когда в нашей жизни появился Иосиф, просто перестало быть интересным. На Полтавской он, кажется, читал всего один раз. Странно, но я совсем не помню, при каких обстоятельствах это кафе все-таки закрылось; иначе и быть не могло, но это произошло не в одночасье, а постепенно, или это мы к нему как-то охладели, но во всяком случае вскоре оно свое существование прекратило.

Иосиф был одним из трех подарков, которые уготовила мне судьба (два других — эмиграция и Париж). Хронологически он был первым и, может быть, главным. Все три точно датируются. И, как все истинные дары, они были восхитительно незаслуженными!

Ко всем этим подаркам я была на удивление мало подготовлена. Парижем бредила в детстве, но никогда его реальностью не считала: это был город д'Артаньяна и Сирано. О выезде за кордон вообще не было никакой речи. Но стихи-то? Стихов знала много, в двадцать лет любила их глобально, все сразу, все рифмы, все ритмы, все, имеющее отношение к поэзии, можно сказать — без разбору. Различение и ограничение, отсечение «лишних» симпатий пришли потом — в значительной степени благодаря Иосифу.

Главный подарок был мне преподнесен весной 1962 года (так же датирует свое знакомство с Иосифом и Лев Лосев). Так что «спутника веселого» мне привел не февраль, а апрель. Почти уверена и в числе — 20 апреля (плюс-минус один день, не больше). Тогда во Всесоюзном геологическом институте (ВСЕГЕИ), на Среднем проспекте Васильевского острова, был устроен вечер поэтов. (Меня удивило, что это мероприятие не отражено в составленной Валентиной Полухиной «Хронологии жизни и творчества И. А. Бродского».) Конечно, вечер нигде не был объявлен, но большой актовый зал института заполнился до отказа. Как я туда попала — совершенно не помню. Впрочем, как и на все подобные веч, ера; они были неофициальные, но слухи разносились молниеносно, и нужно было только прийти пораньше, чтобы почти наверняка попасть. А может, нам с Ирой помог наш «статус» в «Кафе поэтов».

Иосифа мне довелось слушать и раньше, на разных вечерах, например, за год до этого в Геологоразведочном институте — этот вечер всем запомнился из-за скандала, устроенного Львом Куклиным, — но впервые при таком количестве народу, в огромном зале, с настоящей сценой. Он выступал не первым и не последним среди двух десятков всходивших на трибуну, но только он один и запомнился, потому что состоявшееся в этот вечер знакомство затмило все остальные впечатления.

В начале вечера устроители объявили о конкурсе на лучшую пародию на какое-либо здесь прочитанное стихотворение. Первый приз — билеты на «Орфей» (кажется, тогда был поставлен такой балет, до журбинской оперы было еще далеко, а билеты в Мариинку были тогда большим дефицитом.)