Манфред фон Браухич - Без борьбы нет победы

Куда же я попал? Не изведав жестоких уроков войны, эти люди были еще упрямее, чем многие их неисправимые соотечественники в самой Германии. Я был потрясен. Мог ли я продолжать жить в таком окружении? Мог ли жить с волками и выть по-волчьи? Честно говоря, я был очень напуган и с тревогой спрашивал себя: неужто же на всем белом свете нет спасения от тевтонского шовинизма? Я всегда считал себя "хорошим немцем", мое имя было вписано в "Железную книгу германского дворянства истинно немецкого духа" — отличие, которого удостоились лишь немногие из Браухичей. Но я видел, что этим людям хотелось бы в третий раз встать на тот самый путь, который в 1918 году, после бегства кайзера в Голландию, казался оконченным, а в 1945-м, после смерти Гитлера в берлинской Имперской канцелярии, навек позабытым, какие-то безумцы в самом деле хотели пойти по этому пути дальше. Но я решительно не желал присоединяться к ним — ни в Германии, ни в Аргентине.

Но чего же я желал? Только одного — жить счастливо с моей женой. У меня было достаточно денег, а ведь в представлении многих именно это и есть решающая предпосылка для счастливой жизни. Но независимо от денег я хотел жить среди приятных мне людей, которые умеют уважать друг друга и не подразделяют человечество на расы, на "красных" и "белых". Националистическое чванство аргентинских немцев, конечно, не было чем-то впитанным ими с молоком матери. Эхо германского шовинизма постоянно доносилось до них через океан, и, прислушиваясь к биению сердца послевоенной Германии, они уловили в нем те же шумы, что и в гитлеровскую пору. А бежавшие в Латинскую Америку офицеры вермахта и нацистские бонзы всеми силами поддерживали это впечатление...

И все же мое неодолимое желание вновь сесть за руль гоночного автомобиля оттеснило все неприятные мысли о политических притязаниях небольшой группы богатых немецких эмигрантов...

Наконец прибыла итальянская команда в составе четырех гонщиков, и вдруг я как-то инстинктивно почувствовал, что современного 1,5-литрового автомобиля мне не видать. Так оно и вышло: мне дали старый 3-литровый "мазерати", на котором мой давний соперник Акилле Варци еще за два года до того участвовал в гонке под Буэнос-Айресом. Эта "громовая жестянка" с двигателем в 500 лошадиных сил вела себя неустойчиво на больших скоростях и на сложном маршруте, изобилующем зигзагами, конечно, не могла соперничать с маленькими и юркими 1,5-литровыми моделями.

В первый же день тренировочных заездов я обнаружил серьезные неисправности в тормозах, которые так и не удалось устранить полностью. Я все же сделал несколько весьма стремительных кругов, что насторожило моих итальянских конкурентов. Однако в интересах безопасности зрителей, да и моей собственной я в последнюю минуту скрепя сердце решил отказаться от старта. Мне оставалась смутная надежда на участие в двух других состязаниях, что, естественно, тоже никак не устраивало итальянцев, ибо победа на гонках в Мар-дель-Плата и в Росарио сулила большие денежные призы, и мои соперники, конечно, ни за что не хотели уступить мне одно из первых трех мест. Поэтому они с чисто латино-романской любезностью и с "наилучшими дружескими чувствами" заранее подрезали мне крылышки, заявив, что, кроме 3-литрового "мазерати", для меня ничего не найдется. Впрочем, меня "утешили", предложив присутствовать на оставшихся двух гонках — они намечались на январь и февраль — в качестве почетного зрителя, за счет автоклуба. Пришлось согласиться — выбора не было. Я решил использовать это время для знакомства с Аргентиной и ее жителями.

Накануне гонок в Буэнос-Айресе их участников принял тогдашний глава государства диктатор Хуан Доминго Перон. Его прежде всего интересовали иностранцы, а так как я собирался остаться в Аргентине, то я был представлен ему особо. Он очень подробно расспросил меня о моих намерениях, и это помогло мне без труда договориться с его секретарем о выдаче мне и Гизеле долгосрочного вида на жительство. Моя первая встреча с вершителем судеб Аргентины прошла за традиционным крепким кофе и, так сказать, вполне "гармонично". С его женой Эвитой, бывшей киноактрисой, я познакомился позже, на состязаниях по конному поло. Эта женщина была закулисной движущей силой многих правительственных актов. Больше того, выступив инициатором создания нескольких социально-бытовых учреждений, она завоевала себе известные симпатии широких кругов населения, чем способствовала укреплению тиранической власти своего мужа.