Владимир Львов - Альберт Эйнштейн

Маргенау имеет в виду, к примеру, знаменитый диалог, имевший место между Эйнштейном и немецким атомным теоретиком Арнольдом Зоммерфельдом, — диалог, подобно беседе с Тагором, напоминающий своим эпическим лаконизмом философские диспуты античного мира. Вот реплики этого диалога:

3оммерфельд…Итак, существует ли реальность вне нас?

Эйнштейн. Да, я в этом уверен!

Все это весьма поучительно и имеет лишь один бесспорный смысл.

«Свободно изобретаемые», по выражению Эйнштейна, теории в действительности, как он сам не устает подчеркивать, с однозначной определенностью отражают объективно-реальный мир, и критерием для «свободного выбора» между теориями оказывается опыт, общественная практика человека.

«Чистое мышление одно не может дать нам полного знания», — читаем в эйнштейновской оксфордской (герберт-спенсеровской) лекции, прочитанной 10 июня 1933 года и являющейся одним из главных документов зрелой философской мысли Эйнштейна. «Всякое познание реальности начинается с опыта и кончается им…» [54] [54] Сравним это с ленинским положением: «От живого созерцания к абстрактному мышлению и от него к практике — таков диалектический путь познания истины, познания объективной реальности» (Философские тетради, 1947, стр. 146). . «Разум… свободное творчество человеческого ума дают теоретической физике ее структуру… но опыт, конечно, остается единственным критерием правильности математических конструкций физики…»

И в статье «Физика и реальность»:

«Мы имеем дело со свободно образуемыми понятиями… Но свобода выбора здесь особого рода: она никоим образом не сходна со свободой писателя, сочиняющего роман. Скорее всего, она подобна той свободе, которой обладает человек, разгадывающий тщательно составленный кроссворд. Отгадчик может предложить (и испробовать) любое слово, но в действительности для решения кроссворда в целом необходимо, угадать (в каждом звене) одно определенное слово…»

«Кроссворд», о котором говорится здесь, — это объективный закон объективно существующего физического мира!

Разгадывание кроссворда происходит, как полагает Эйнштейн, «творчески-свободно» лишь в смысле логической автономности процесса отгадывания: отгадчик, следуя внутренней логике своей мысли или даже бессознательно, интуитивно, дает требуемые природой ответы.

Что же остается в таком случае от пресловутого «свободного изобретательства» физических теорий в трактовке Эйнштейна?

Остается только пламенная вера ученого-исследователя истины в то, что разум человека способен «самостийно», одною лишь своею мощью, одним усилием творческого вдохновения познавать истину, давая правильные отражения реального мира.

В этой концепции, по существу, нет еще ничего идеалистического.

Ленин подчеркивал, что процесс познания не сводится к простому фотографическому копированию реальности. «Сознание, — отмечал Ленин, — есть внешнее по отношению к природе (не сразу, не просто совпадающее с ней)…»

И еще:

«Истина есть процесс. От субъективной идеи человек идет к объективной истине через «практику» (и технику)».

Другое дело при этом, что процесс возникновения «субъективной идеи» и перехода от нее к объективной истине не является процессом «чистой интуиции», как полагал Эйнштейн.

Свою веру в «интуицию» и в мощь человеческого разума Эйнштейн разделял с великим Спинозой. Идейная близость Эйнштейна к голландскому философу отмечалась уже в этой книге. Эта близость подчеркивается многими объективными исследователями. Перу самого Эйнштейна принадлежит несколько проникнутых теплым чувством и взволнованных обращений к тени гениального мыслителя. К документам такого рода относятся, в частности, статья, написанная к 300-летию со дня рождения Спинозы, и предисловие к «Спинозианскому словарю», изданному в 1947 году в Нью-Йорке.

Что «интуиция» в толковании Спинозы (и Эйнштейна) резко отличается от мистического иррационализма реакционных идеологов, указывалось не раз в нашей философской литературе. «Интуиция у Спинозы, — пишет, например, советский исследователь В. В. Соколов, — не противопоставляется разуму, а объясняется высшим проявлением рациональных способностей человека… Интуиция в понимании Спинозы, как и всех великих рационалистов XVII века, не имеет ничего общего с алогической, мистической интуицией в учении Бергсона, Лосского и других…»

Это сказано совершенно верно, и это обстоятельство как раз и отличает материалиста Спинозу от дюжинных «интуиционистов» и прочих мистификаторов из лагеря идеализма. Но это отнюдь не заслоняет от нас неполноты и ограниченности спинозианского философского метода.