Александр Беляев - Воспоминания декабриста о пережитом и перечувствованном. Часть 1

Помню, как потянулись горами наши вьюки, на какие страшные крутизны они взбирались, имея по ту и другую сторону отвесные пропасти, так что страшно было смотреть; конечно, некоторые не миновали их, оборвавшись; но таких случаев было весьма мало. Придя в Шуру, войско расположилось лагерем, а начальствующие заняли квартиры в домах города. Эта стоянка была очень приятна: мы каждый день из лагеря ходили в город, посещали некоторых из своих начальников, хорошо к нам расположенных, иногда обедали у них и потом возвращались в лагерь, который был расположен в одной версте с чем-нибудь.

Потом мы пошли из Дагестана, прошли мимо аула, в котором был убит бывший прежде Шамиля имамом Казимула, который брал Кизляр и вообще действовал очень смело, хотя и короткое время; помнится, что генерал Вельяминов нарушил тогдашнее восстание.

После этой стоянки отряд наш направился к аулам и салатаевцам Большой Чечни. Не помню названия первого аула, кажется, Кишень, атакованного и взятого. Помню только, что жители, по обыкновению, покинули свои жилища; женщины с имуществом и скотом удалились в лес, а боевая часть населения залегла по другую сторону огромного оврага, отделявшего аул от леса, и открыла сильный огонь по нашим ротам, которым тоже было приказано лечь, чтобы не терять по пустому людей. При начале наступления был ранен драгунский капитан Александр Алексеевич Суслов, впоследствии командир Гребенского полка и известный своими подвигами, из которых замечателен совершенный им в начале командования полком, когда он при появлении большой партии встретил ее с одной или двумя сотнями казаков и, быв окружен со всех сторон, приказал повалить лошадей и за этим лошадиным валом отстреливался до тех пор, пока не подошла на выручку пехота. В этом же деле был с нами поручик Дмитрий Петрович Фредрикс, человек отчаянной храбрости, который под самым сильным огнем неприятеля стоял во все время при спешившихся и залегших казаках во весь свой высокий рост, не трогаясь с места, так что помню, как один из наших черкесских офицеров рассказывал мне об этом с полным убеждением, что этот офицер нарочно ищет смерти.

Конечно, дело это на краю оврага не могло долго продолжаться, так как подошедшие орудия, открывшие огонь картечью, скоро заставили их убраться. В то же время стоянки приказано было разорять аул и рубить фруктовые деревья. С сердечным сокрушением смотрел я, как одно за другим валились многовековые гигантские орешники, из которых каждый кормил целый год многолюдное семейство. Орехов на них бывает такое изобилие, что, вывозимые на базары, они доставляли хлеб и все нужное для дома — и все это гибло за то, что изуверству или фанатизму Шамиля угодно было поднять все эти племена на безнадежную священную войну против нас. По окончании дела разрушения снова началось движение на другие аулы. Отступление наше было очень опасное, потому что неприятель, тотчас по выходе отряда, занял местность аула и открыл сильный огонь по арьергарду; так как дорога наша шла по равнине, над которой по высоте господствовала местность, занятая неприятелем с нашего тыла и левого фланга, то и потеря наша с начала движения была значительна. По мере удаления опасность уменьшалась, так как орудия могли действовать беспрепятственно. Помню, что потом мы шли по открытой местности, где неприятель не осмелился бы нас преследовать; но тут вдруг упал такой густой туман, что в трех шагах ничего не было видно. Отряд шел медленно, от времени до времени свистели пули неприятеля, который, конечно, и сам не смел подходить близко, так как огонь артиллерии держал его на почтительном расстоянии. По-видимому, ауховцы тоже покорились, хотя по наружности, и отряд наш отправился к Внезапной, где войска занялись очищением дороги от молодого леса, заглушившего снова эти пути, прочищенные еще Ермоловым. В этом климате растительность так могуча, что через несколько лет все вырубленные леса снова представляют непроходимую чащу. Колючие густые кустарники, называемые "дереза", прорезывают сапоги, истребляют панталоны, так что переход по таким местам чрезвычайно неприятен. Пройдя Ауховскую и смежную Большую Чечню, отряд возвратился в Грозную, откуда еще были продолжаемы истребления аулов и хлебов; но нас отпустили на линию, где были зимние квартиры.

Мы с братом, равно как и другие наши товарищи декабристы, всегда участвовали во всех значительных делах и экспедициях, после которых благороднейшие и великодушные начальники наши обыкновенно отпускали нас на отдых, зная, что мы определены были на Кавказ милостию Государя, доставлявшего нам этим средство дослужиться и достигнуть свободы и возвращения на родину, и это уже после 15 лет ссылки, работ и заключения в каземате, и, следовательно, уже довольно вынесших на своих плечах.