Но леди отодвигаются, прослышав в сотый раз приятным баском высказанную мольбу о чае, и джентельмены расходятся по углам, благоговейно поостривая на мой безмолвный счет.
— Переведи им, — ору я Бурлюку, — что если бы знали они русский, я мог бы, не портя манишек, прибить их языком к крестам их собственных подтяжек, я поворачивал бы на вертеле языка всю эту насекомую коллекцию…
И добросовестный Бурлюк переводит:
— Мой великий друг Владимир Владимирович просит еще стаканчик чаю.
(Как я её рассмешил, 1926)
Старый друг Маяковского Бурлюк, которого исключили из художественного училища в одно время с Маяковским, был первым человеком, обьявившим Маяковского поэтом и гением и затем настаивавшим на том, чтобы Маяковский стал и тем и другим, чтобы не дать Бурлюку выглядеть лгуном.
Бурлюк долгое время жил в Америке — не помню точно где, в Нью-Йорке или Чикаго. Маяковский позвонил ему по приезде в Америку:
— Говорит Маяковский.
— Здравствуй, Володя. Как жизнь?
— Спасибо, за последние десять лет у меня как-то был насморк.
(Во всяком случае так Маяковский описал мне воссоединение двух основателей русского футуризма!)
Маяковский ухитрялся обходиться мимикой и экстравагантными жестами… Приходя к портному, он с серьёзным выражением лица рисовал потрясающие наброски, подчёркивая недостатки своей фигуры, а затем пунктиром показывал как костюм должен их скрыть. Куда бы мы ни шли, мы сталкивались с удивлением. Этот гигант играл с людьми, как большая собака играет с детьми, мягко подталкивая их и небольно покусывая.
В один из приездов в Париж, спустя несколько дней пребывания в городе, Маяковскому прислали повестку из полицейского участка, по которой ему следовало покинуть Париж. Представьте себе совершенно смирного, послушного Маяковского, занимающегося тем, чем занимаются все туристы в Париже: походами в Лувр, ночные клубы, покупками рубашек и галстуков… И ни с того ни с сего ему велят покинуть страну! За что? Я думаю, что его перепутали с Есениным: оба были знаменитыми поэтами, и Есенин оставил парижскую полицию с дурными воспоминаниями, связанными отнюдь не с политикой, а с алкоголем. Нет, Маяковский, конечно же, тоже очень любил выпить. В общем, мы отправились в участок, чтобы выяснить в чём дело.
И вот мы там, вдвоём в полицейском участке. Так и вижу нас, бродящих по длинным смердящим мочой коридорам. Нас посылают из одного кабинета в другой, я впереди, Маяковский — за мной, производя неимоверный грохот своими каблуками с металлическими вставками и тростью, которую он волок, постукивая, по стенам, дверям и стульям.
Наконец мы дошли до кабинета Важного Персонажа. Это был очень раздраженный господин, вскочивший на ноги из-за стола для того, чтобы сердито заорать на нас, что месье Маяковский должен покинуть Париж в течение 24 часов. Заикаясь, я бормотала какие-то совершенно неубедительные доводы, в то время как Маяковский перебивал меня (тем самым, конечно же, помогая), постоянно спрашивая: "Что ты ему говоришь? А сейчас?… А он что?"
— Я говорю ему, что ты не представляешь никакой опасности, так как ни слова не говоришь по-французски".
В ответ на это лицо Маяковского засветилось, он доверчиво взглянул на сердитого господина, и невинным тоном:
— Jambon!
Господин перестал орать, посмотрел на Маяковского, улыбнулся и спросил: "На сколько времени визу пожелаете?"
Маяковский, наконец, отдал паспорт для необходимых печатей на стойку в большом фойе. Клерк заглянул в паспорт и сказал на русском:
" Вы из Багдади? Я там жил много лет… У меня была винодельня…" Оба пришли в восторг от встречи как доказательства того, что мир тесен.
Возбуждённый этой встречей, Маяковский слишком поздно осознал, что трости с ним больше нет: её украли у него прямо посреди полицейского участка!
К слову о кражах, уберечься в Париже у Маяковского не было никаких шансов. Он выделялся из толпы, как нарыв на большом пальце. Он был таким явным иностранцем — состоятельным иностранцем к тому же — что был постоянной мишенью для выискивателей жертв.
Однажды он отправился в кругосветное путешествие и начал его в Париже. Он долго копил деньги к этой поездке и привёз с собой 25000 франков. В один прекрасный день, Бог знает зачем, он забрал все деньги из банка наличными. Беда случилась на следующий день. Я пришла за ним утром. Он сидел без пиджака и ел завтрак, свой "jambon". Перед самым выходом он взял пиджак, висящий на спинке стула и автоматически похлопал по карманам, проверить всё ли на месте. Вдруг он покрылся цветом золы — я никогда не видела чтобы кто-нибудь так менял цвет. Все деньги украли. До копейки. Его 25000 франков.
Читать дальше