Евгений Мартынов. Яблони в цвету

И тем не менее, повторюсь, в этом «электровале» брат чувствовал себя очень неуютно. Всеобщая гонка за модным акустическим звучанием фонограмм заставляла всех — и Женю в том числе — участвовать в «бегах», теряя в поверхностной, во многом пустой суете силы, время и нервы. Изменчивая мода и меняющиеся вкусы заставляли и музыкальную редактуру постоянно требовать от авторов «современности» звучания, дабы те не сошли с дистанции, уступив место молодым гонщикам. С 1985 года стали появляться «левые» студии звукозаписи с многоканальными магнитофонами, синтезаторами нового поколения и современной звукообработкой. Но доступ в эти места был открыт лишь некоторым, мало того, музыканты об этих точках умалчивали, дабы сохранить свои козыри и не допустить туда конкурентов, да и цены там были по тем временам «космическими». Таким образом, фонограммы стали записывать в обход худсоветам — в кардиологическом центре, мединституте, спортивном Олимпийском комплексе, на студии «Мелодия» по ночам, в каких-то физико-ядерно-оборонных институтах... Стали появляться простенькие полупрофессиональные студии в полуподвалах и на дому. Прошлое засилье художественных «советов-чистилищ» стало оборачиваться их полной неспособностью регулировать в эфире нахлынувший поток песенной продукции совершенно разного художественного и технического уровня. Интересно, что, натерпевшись в 70-х годах от всемогущих, теперь уже почти легендарных Советов всякой несправедливости, в новое время Женя не бросился с разбегу в «левый поток» и до конца жизни ни одной песни не записал в неофициальном заведении. Если я, например, все-таки вынужден был толкаться по всяким сомнительным студийкам, то Жене это было уже не к лицу, некстати, не к авторитету и не к вдохновению. Да и не ему одному. Более старшее поколение композиторов-песенников и эстрадных певцов, в конце 80-х —начале 90-х годов неожиданно для себя оказавшись «затюканным» и уличенным в «застойничестве», практически потеряло доступ в центральные студии звукозаписи и в условиях «побеждающей демократии» было не в состоянии донести свое творчество до слушателей, проигрывая в конкурентной борьбе агрессивному юному поколению, не отягощенному регалиями, комплексами и принципами — поколению уже даже не «эстрадников», а «представителей шоу-бизнеса».

Не нужно, однако, думать, что приведенные выше высказывания брата о музыкальной электронике выражают его принципиальное негативное отношение к ней и раскрывают его как ярого ретрограда и традиционалиста. Нет, Женины слова — это скорее возглас отчаяния, вызванный результатами неумелого использования электроники, неудовлетворенностью уровнем технического оснащения нашей эстрады, низкой профессиональностью исполнительских и инженерно-операторских кадров, работавших тогда в электронно-музыкальной сфере. Не будем забывать также, что Женя объединял в себе две ипостаси — композитора и певца, потому на третью — электронного аранжировщика — его просто не хватало.

Я назвал две, всем отлично известные творческие ипостаси брата, а ведь в советское время у артиста, деятеля культуры была еще одна, почти профессиональная сфера деятельности, вслух не называемая, — директорско-администраторская, забиравшая порой больше энергии и времени, чем основная творческая профессия. И успех или неуспех самых возвышенных начинаний в искусстве зависел во многом, а то и в основном, от природной или приобретенной продюсерской «жилки» самого деятеля. Женя эту жилку имел изначально — в отличие от многих талантливых коллег, не умевших как следует за себя постоять и «себя подать», прочувствовать ситуацию и, в зависимости от нее, проявить гибкость или настойчивость. Каждый идет своим путем: брат силой преодолевал барьеры и спешил реализовать свой творческий потенциал как можно скорее, для чего и впрягался в самопродюсерство, забиравшее львиную долю его энергии. А его менее удачливые в тот период коллеги-сверстники, возможно, предпочли не расходовать энергию на безуспешные для них конкурсные баталии, войны с худсоветами, вступление в Союз композиторов и тихо, сосредоточившись на художественных изысканиях, ждали более благоприятного времени, чтобы попытаться реализовать себя в новых условиях, хоть и с некоторым опозданием. Опять-таки, у каждого своя судьба, свой темперамент, своя стратегия и тактика. Женю нужно понять: он был не просто композитором, чьи сочинения могли ждать звездного часа годами, он был композитором-песенником, да еще и певцом, эстрадным артистом, чей «золотой» век — это молодость, а остальное время, говоря откровенно, — игра в молодость, более или менее успешная. И этот эстрадный профиль артистической индивидуальности заставлял брата форсировать процессы творческой самореализации, иногда даже в ущерб каким-то конкретным художественным результатам (Женя и сам это, случалось, признавал).