Дмитрий Кустуров - Сержант без промаха

Федор лежит на передовой. Он не смотрит на соседей справа и слева, не гадает, кто получит ранение или найдет себе смерть. Из его группы тут нет никого. Он здесь один и, дожидаясь, когда поднимутся в разведку боем, не с целью выяснения чего-то важного сейчас для него, а скорее по привычке и без произвольной дрожи ожидания, наблюдает, как поднявшийся ветер рассеивает густой утренний туман. Вдруг рявкнули наши пушки. Федор невольно вздрогнул. Залпы последовали один за другим, затем слились в один протяжный гул. Вскоре перед ним стали маячить чьи-то тени. Это пошли бойцы в бой. Поднялись и он, и его соседи. Шли долго, о первой линии обороны немцев оставалось недалеко, а огонь с той стороны еще не открывают.

Догнали танки и САУ. В рваном тумане они то исчезают, то снова появляются. Но пламя их выстрелов вспыхивает непрестанно. Вместе с ними рота дошла до передовой немцев. Первую траншею перешли почти без сопротивления.

Когда ветром подняло туман, стало видно как фашисты убегают ко второй траншее. Как-то стало легче: видит врага, видит своих, наш огонь еще усилился. Но вдруг тяжелые минные снаряды забухали спереди, сбоку, сзади. Над самой землей с ужасным треском, с буро-красным пламенем стали разрываться и бризантовые снаряды. Все сгущающееся белое пламя и все чаще покатывающаяся волна смрадного горячего воздуха обрушили на людей смертельно удушливый колпак. Все тело прошило неприятно липким потом. Дышать нечем. А бойцы бежали вперед. Федор тоже бежал, не замечая как трясет тело его собственный автомат. "Вырваться... вырваться..." - сверлит его мозг единственно желанная мысль. "Вырваться _"

Теперь Федор ничего и не боится. Он не видит, что они уже в траншее врага. Кого-то бьет прикладом, колет штыком, куда-то вперед швыряет свои гранаты.

Это, видимо, то святое состояние для воина, когда он перестает быть обычным убийцей. Четко ничего не помнит, а делает то, что от него требуется по извечному закону войны. Сотни, тысячи солдат, сами того не замечая, так совершают подвиг ежедневно в небольших и крупных сражениях. Это и есть подвиг самый чистый, самый бескорыстный.

Когда Федор стал четко различать, что происходит на поле боя, рота уже заняла участок вражеской траншеи, шириной 200 метров. Фашисты бьют с боковых траншей. Больше всего стрекочут их ручные пулеметы. По ним он ведет огонь уже прицельный.

Какой солдат вот в такой заварухе будет помнить зло на кого-то. Да, Охлопкову капитан Кукушкин предложил остаться в распоряжении прокурора то ли дивизии, то ли армии. Да, он ответил на это резким отказом, потому что имел случай увидеть воочию, что же это такое на самом деле. Да, тогда капитан распорядился идти ему на помощь солдату - не то адыгейцу, не то греку - приводившему в исполнение приговор трибунала. Да, тот несчастный, которого вот-вот должен был прикончить палач, узнал Федора и умолял остановить расправу. Да, то, что он испытал там, был для него тяжким случаем и он потом будет еще долго видеть во сне, как тот, извиваясь перед ним, колотил землю кулаками: "Дома у меня жена и четверо детей... Не давай меня убивать-"

Солдат незлопамятен. Охлопков капитана не вспомнил и на следующий день, 23 июня, когда началось само наступление в 4 часа утра с мощной артиллерийской подготовки.

Бойцы 179-й дивизии ведут ожесточенный бой за Шумилине.

А Федор? Где он? Он ли? Без пилотки и пояса, автомат тащит за ремень и плетется, шатаясь как пьяный. Его увидел командир взвода с пистолетом наголо. Младший лейтенант пошел в его сторону.

- Это еще что такое? - командир подошел к идущему. - Стой! Стой тебе говорят!

Командир вдруг попятился и его гнев как рукой сняло:

- Федя, это ты? Что с тобой?

- Эх.эрзац зацепил...

- Что говоришь? Где?

- В грудь- Насквозь_

- Ну?.. - командир осторожно снял ремень с локтя раненого и увидел на его спине сочившуюся с красной пеной чашу раны. Такая рана бывает от разрывной пули. - Как же ты идешь пешком? Эх, Федя, Федя- Командир посматривал вокруг и дал кому-то распоряжение привезти сюда ездового.

- Федя, ты узнал меня?

- Узнал. ..Узнал. узнал, Степан...

- Теперь молчи, дружок, молчи...

Кутенев не знал как обращаться с Федором: то ли" посадить, то ли уложить.

- Федя, я курсы свои окончил. Вот и стал командиром взвода. Федя, Федя, не надо тебе говорить. Ты толь ко слушай.

А Федор хочет рассказать. Шумилине вот-вот будет взят. День, видишь, какой неудачный для него? Утром тоже получил ранение. Пуля содрала кожу до костей ребра. Зачем ему надо было жалеть щуплого эрзац-фашиста? Помнишь, такие доходяги на фронте нынче весной стали появляться. Убрал бы, когда тот спотыкался и до смешного неуклюже повернулся и впопыхах огрызнулся бесприцельным выстрелом. А он, этот фриц, или дожидался его, или со страху не находил себе места. Увидел же как целился. Уклониться бы сразу. Почему понадобилось остановиться, почему целился? Бил бы с ходу. И вот после курка Федор почувствовал удар в грудь...