Игорь Тимофеев - Бируни

В числе источников были не только сочинения древних историков, но и священные книги различных религий и устные предания. Разумеется, Бируни отдавал себе отчет в малой достоверности материалов такого рода, но это не пугало его, ибо задача, которую он ставил перед собой, заключалась не в создании реальной истории древнего мира, а в описании культурно-исторических традиций разных народов.

Многие содержащиеся в «Хронологии» этнографические сведения имеют поистине уникальный характер. Особенно это касается описания хозяйственной жизни, нравов, обычаев, праздников, верований и обрядов народов Средней Азии, и прежде всего Согда и Хорезма. Огромный интерес для современных историков представляет глава, посвященная антифеодальным народным выступлениям в средневековой Средней Азии, в том числе восстанию Муканны, вспыхнувшему во второй половине VIII века, и движению карматов, в котором Бируни прослеживал традиции маздакизма.

«Хронология» закрепила за Бируни одно из самых высоких мест в иерархии ученых средневекового Востока. Молва о ней распространилась по всему Мавераннахру и Хорасану и достигла Багдада, куда ее доставили предприимчивые книжные коммивояжеры-даллалы.

В «Хронологии» впервые рельефно проявилась одна замечательная особенность научного метода Бируни — его объективность и непредвзятость в подходе к истории, религиям, обычаям, нравам и традициям всех без исключения народов, признание заслуг и вклада каждого из них в человеческую культуру.

Получив первый список с посвящением, Кабус приказал выдать Бируни из вещевой палаты парчовый халат и уединился в летнем павильоне дворца. На следующий день хаджиб объявил об отмене утреннего приема, а после полудня стало известно, что Кабус не выйдет и к вечернему приему, и к трапезе, где обычно собирался узкий круг доверенных людей. По дворцу поползли тревожные шепоты, но самые близкие знали, что эмир занят чтением и даже на охоту, к которой со всей округи съехались заранее приглашенные феодалы, велел трогаться без него.

Дня через три-четыре он вызвал к себе Бируни. В этом не было ничего неожиданного, но Бируни вдруг разволновался. Одеваясь, он долго не мог попасть в рукава халата, несколько раз перевязывал скрученный жгутом кушак, пока концы, свисающие из-под узла, не стали одинаковой длины.

Работая над «Хронологией», Бируни редко бывал в дворцовых собраниях, но друзья, навещавшие его время от времени, рассказывали о резких переменах в характере и поведении Кабуса. В последнее время с эмиром происходили странные вещи. Обычно спокойный и рассудительный, он вдруг стал подвержен неожиданным приступам гнева, нередко обращавшегося против самых верных людей. На первых порах он, казалось, сам понимал всю нелепость беспочвенных вспышек ярости и даже советовался по этому поводу с придворным врачом, который прописал ему какое-то снадобье из редких табаристанских трав. Но лечение не помогло — с каждым днем эмир становился все замкнутей и угрюмей, а подозрительность, которая была свойственна ему и прежде, приобрела болезненный и зловещий оттенок. Еще недавно надимы, знавшие, как высоко ценит Кабус вовремя произнесенную реплику или изящную шутку, за вечерней круговой чашей состязались в остроумии. Но как-то раз один из них, увлекшись, нечаянно допустил в отношении эмира бестактность, за которую по прежним временам ему пришлось бы выпить наполненный до краев серебряный кубок.

— С мечом и саваном, эмир! — воскликнул он, прикладываясь губами к ноге Кабуса. Но эмир, к удивлению присутствующих, не принял этого шутливого извинения.

— Мне не нужен твой меч, — сказал он с ледяным спокойствием. — К тому же он уже давно продан Буи-дам. А вот о саване ты позаботился весьма кстати.

Он хлопнул в ладоши, и в трапезной появился эмир-и-харас со знаменем и барабаном. Вошедший вслед за ним палач опустился на колени и начал деловито раскатывать кожаный коврик, которым пользовались, чтобы не запачкать пол, когда казнь производилась в помещении.

Все произошло в считанные мгновения на глазах у оцепеневших сотрапезников эмира. Обезглавленное тело запеленали в ковер и унесли, а молодое вино в недопитой чаше еще шипело, и на поверхность всплывали, лопаясь, веселые пузырьки.

С той поры самые сладкоречивые болтуны предпочли прикусить языки. Но молчание было не лучшей защитой от подозрительности Кабуса. Несколько вельмож, имевшие в прошлом небольшие грешки, не стали искушать судьбу и бежали один за другим в свои укрепленные замки в горах. Это еще больше ожесточило Кабуса — зловещая фигура со знаменем и барабаном стала все чаще появляться в дворцовых собраниях, где теперь царили уныние и страх.