Александр Никонов - Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики

Вопрос о зав. кухни оставался открытым, пока его не разрешил Тоточава.

У вас есть староста, пусть он будет и ответственным за кухню, и причем здесь Гулиа? — провозгласил Тоточава и ребята неохотно, но согласились. Я грозился поджечь кухню, но потом понял, что первым пострадаю от этого я сам. К тому же мы стали менять зерно у местных жителей на самогон, сало и другие съестные продукты.

Делалось это так. В то время хлеба убирали раздельным способом — сперва косили и укладывали в валки, а потом, когда зерно недели через две дозревало в валках, подборщиками подбирали и молотили это зерно. Этот метод, пригодный для высоких, крепких колосьев, например, на Кубани, плохо подходил для целины 1958 года.

Колосья были слабые, часто шли дожди, и подбирать жиденькие, прибитые к земле валки было очень трудно. Все комбайнеры понимали это, но было указание партийного руководства, то ли области, то ли Казахстана, то ли самого Хрущева — косить враздельную. Мы же с моим комбайнером Толиком на нашей самоходке, косили впрямую по диагонали поля — «напрямки» к какой-нибудь деревне. Там медленно ехали вдоль домов и громко предлагали: «Кому пшеницы?»

Покупатель находился тут же. Мы высыпали ему за забор наш бункер — 11 центнеров, а он давал за это четверть самогона, огромный кусок сала, засоленного мяса, маринованных огурцов и другой снеди. Так что, водкой и закуской мы были обеспечены! В свое слабое оправдание могу только, забегая вперед, сказать, что к середине августа пошли непрерывные дожди, когда подбирать валки было нельзя, а к концу месяца повалил снег, засыпав всю скошенную пшеницу толстым слоем. Только весной такой хлеб частично подбирали и отправляли на спиртзаводы. А мы косили «по уму» — напрямую, спасали зерно, отдавая его труженникам деревни, а спирт получали тут же, минуя спиртзаводы. И быстро и экономично!

Мне постоянно приходила на ум крамольная мысль — а нужно ли было вообще «поднимать» целину? Окупятся ли такие колоссальные финансовые затраты, переброс людских ресурсов, сломанные судьбы людей? Кормила же Россия в 1913 году пол-мира и без всякой целины. В приватных беседах с «бывалыми» людьми — и на целине и в Москве, я получал однозначный ответ: «Не нужно!» Правда, ответ произносился тет-а-тет и шепотом.

А вот на другой, менее глобальный, но более близкий мне вопрос — нужно ли было посылать на целину неопытных студентов со всей страны — я однозначно отвечаю: «Нет!». Не самый худший был наш «призыв» — все идейные, готовые к труду ребята. И что же мы сделали полезного? Скосили малую часть хлебов, которые все равно пропали. Причем за счет совхоза съели столько, что все остались должны не менее, чем по тысяче рублей. Кроме того, израсходовали государственные деньги на проезд (будь он неладен!) и обмундирование — телогрейки, сапоги, матрасы, одеяла и пр. Вместо летнего отдыха чуть ли не половина ребят заболела, и на два месяца все опоздали на занятия. А два парня с нашего вагона вообще погибли нелепой смертью. Доходили слухи, что в соседних отделениях совхоза тоже были погибшие — кто от электротока, но больше всего от убийств со стороны местных и драк с ними. Мы были очень невыгодны местным жителям — работали почти бесплатно, отбивая их хлеб. Да и подворовывать так или иначе им мешали.

Местные несколько раз стреляли дробью по фанерному туалету близ нашего амбара-общежития. Они появлялись со стороны деревеньки, обычно поздно вечером, дожидались, когда кто-нибудь пойдет с фонарем в туалет, а потом стреляли крупной дробью. Дробь легко пробивала фанеру, и несчастный студент мчался обратно в амбар, отправляя свою нужду по дороге. В амбаре мы заливали ему ранки йодом и выковыривали дробинки иголкой или шилом. Жаловаться было некому, да и лечиться было не у кого. Хорошо еще, что ранки были неопасные. После двух-трех случаев я нашел лист железа и прибил его к стенке туалета изнутри. Договорились, что когда прозвучит выстрел, сидящий в туалете должен истошно орать, имитируя ранение. Довольный снайпер шел домой и не придумывал новых способов борьбы с нами.

Как-то «старик» Калашян, двухметровый богатырь Чуцик и я пошли в засаду в кусты. Дождались, когда местный вышел с ружьем, выбрал позицию и стал ждать свою жертву. «Жертва», с которой мы, конечно же, договорились, надев сапоги, телогрейку и обмотав голову одеялом, несколько раз перебегала с фонарем, привязанным к швабре, до туалета и обратно.

Наконец раздался выстрел и тут же — другой. Мы бросились наперерез стрелку, отгородив его от деревни. Мы ногами свалили его на землю, потоптали прилично, избили прикладом его же ружья, которое потом сломали ударами о пень и бросили рядом. Напоследок я вынул свой кинжал-ножовку, порезал на «снайпере» куртку и сделал несколько неглубоких проколов в мягкие области — ягодицы, бедра, икры. Стрельба по «бронированному» туалету прекратилась.