Александр Никонов - Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики

Я, как и весной, продолжал помогать ей с уроками, но отношение ее ко мне становилось все безразличнее. Не помогало, ни мое «руководящее» положение во дворе, ни всеобщее восхищение дворовых детей моей силой. Я стал подозревать, что она увлеклась одним из мальчиков, живущих на первом этаже дома — Томасом.

Она постоянно следила за Томасом, и стоило ему появиться во дворе, как Фаина начинала громко смеяться и вертеться вокруг него. Томас был ровесником Владика, и, стало быть, моложе Фаины. Худенький, чернявый мальчик небольшого роста, разговаривающий, в основном, по-грузински. Чем он привлек внимание красавицы — Фаины?

Я любил Фаину все сильнее, и ее безразличие просто убивало меня. Целые дни я думал о ней и о том, как привлечь к себе ее внимание. Бабушка видела мои страдания, но не знала, как помочь мне. Мама же считала все мои увлечения «блажью» — и штангой, и Фаиной; она как-то не воспринимала меня самого и мою жизнь всерьез, и мало интересовалась моими делами.

Сведения о нашем доме и дворе были бы далеко не полным, если не сказать о соседях. Ну, не обо всех, конечно, а о наиболее заметных личностях. О Риве я уже не буду говорить — она уже стала не соседкой, а как бы членом семьи. Коммуналка иногда роднит людей. Но что можно интересного сказать, например, о двух пожилых сестрах-учительницах, живших на втором этаже в одной комнате, честно и добросовестно работавших всю жизнь, так и не вышедших замуж? Да ничего, скукотища одна! Или о дочери священника с первого этажа, которая была соблазнена провинциальным фатом, родила сына Гурама и воспитывала его, работая на заводе. Так дожила до старости, умерла, и не было ее не видно и не слышно. Нет, нет и еще раз нет, грустно и скучно вспоминать об этом! Давайте, лучше поговорим о веселом.

Я опишу один день из жизни нашего дома, и таких дней в году было если не 365, то, по крайней мере, 300.

Немного о доме. Наш дом был построен богатым евреем Раминдиком (это его фамилия) в 1905 году. Дом имел форму подковообразного магнита в плане. В дуге магнита — проход и ворота. Вся внутренняя поверхность магнита в остекленных верандах. Потолки — около 4-х метров, первый этаж — высокий. Третий этаж — на высоте современного пятого.

Большевики (или коммунисты?) отобрали дом у Раминдика. Дочери Раминдика

— Севе Григорьевне, оставили комнату на втором этаже. Это была безумно разговорчивая еврейка, в моем детстве, я ее помню уже лет шестидесяти. Беда, если Сева Григорьевна поймает вас во дворе или при выходе из дома — тогда она немедленно схватит вас за пуговицу и начинает рассказывать в таком роде:

Вот наш Лева, он же — гений, весь Челябинск — а он живет в Челябинске — говорит об этом, нет, вы просто не знаете нашего Леву, вы бы не то сказали … — и пуговица отвинчивается от вашего пальто, пиджака или рубашки.

Сева Григорьевна, вы оторвете мне пуговицу!

Дело в не этом! — перебивает дочь Раминдика, — если бы вы знали нашего Башкирова, вы бы не то сказали (известный музыкант Башкиров действительно приходился дальним родственником Раминдикам) — весь мир знает нашего Башкирова, он же гений, гений!

Сева Григорьевна, я опаздываю на работу!

Дело не в этом! — отмахивается она и продолжает говорить.

Наконец, наш домоуправ Тамара Ивановна, которая всегда была на своем посту — на балкончике в самом центре дома-магнита, кричит зычным голосом:

Сева, оставь человека в покое, вот идет Роза Моисеевна, лови ее, она с тобой поговорит!

И Сева Григорьевна, выставив руку-ухват для очередной пуговицы, бежит ловить Розу Моисеевну.

С Севой Григорьевной связан еще один эпизод, ставший «притчей во языцех» для соседей. У нее хранились облигации займа «восстановления и развития», на которые советская власть обязала подписаться ее сына — коммуниста. На предприятиях существовали своего рода коммунисты-провокаторы, которые, выступая на партсобраниях, обязывались подписаться — кто на годовой, а кто и на больший заработок. Их «почин» тут же распространяли на весь коллектив, а самого провокатора тайно освобождали от подписки. Так вот, сын Севы Григорьевны уехал жить и работать в Баку, а бесполезные облигации оставил на хранение маме. Но дочь Раминдика, видимо по старинке, верила, что советские ценные бумаги дадут-таки доход, и бережно хранила их, оберегая прежде всего от соседей по коммуналке.

Так как она часто меняла места хранения (то зашивала в матрас, то засовывала под комод и т. д.), то однажды, она сама позабыла, куда же запрятала советские «ценные» бумаги. Сева Григорьевна, конечно же, решила, что их украли соседи, и подняла страшный крик на весь дом. В поисках облигаций участвовали все «авторитетные» соседи, включая, конечно же, и Тамару Ивановну. Наконец, «ценные» бумаги нашли где-то в двойном дне платяного шкафа, а Сева Григорьевна тут же побежала на почту и дала сыну телеграмму в Баку: