Павел Щёголев - Гракх-Бабеф

Поэтому-то и в буржуазной Французской революции лозунг аграрного закона, игравший передовую революционную роль, уже в первый период революции стал жупелом для правящей крупной буржуазии. Буржуазные дельцы из Учредительного собрания стремились к компромиссу со «старым порядком», с дворянством и меньше всего думали об удовлетворении самых скромных крестьянских требований. Они декретировали выкуп «реальных» прав сеньора, к которым бесповоротно отнесли все наиболее ценные с точки зрения сеньора повинности, сделав условия этого выкупа чрезвычайно тягостными для крестьянина.

Гракх-Бабёф. С современной гравюры

Уже зимой 1790/1791 г. начались кое-где по деревням выступления крестьян, вызвавшие разговоры об аграрном законе. Защитники феодализма, в свою очередь, стремились запугать буржуазию и деревенских кулаков призраком всеобщей дележки. Так например, во время обсуждения в Учредительном собрании проекта об отчуждении церковной недвижимости представители духовенства всячески старались доказать, что подобное мероприятие проложит путь для страшного «аграрного закона». Аббат Мори предупреждал Собрание: «…Если нация имеет право вернуться вспять к возникновению общества, чтобы лишить нас нашей собственности, признававшейся законами в течение более чем 14 веков, то этот новый метафизический принцип приведет нас непосредственно ко всем восстаниям аграрного закона. Народ воспользуется хаосом, чтобы потребовать раздела этих земель, которых не обеспечивает от захвата даже самое незапамятное владение». Епископ д'Юзес в свою очередь заявил: «Как только будет хоть раз нарушена священная ограда собственности, она вскоре подвергнется дальнейшим нарушениям; и вы скоро увидите, что будут произведены покушения на земельные и наследственные владения и что будет произнесено слово, разрушившее все великие общества, но вместе с тем всегда льстившее толпе, слово «аграрный закон» (речь Бетизи, епископа д'Юзес, от 23 октября 1789 г.).

После свержения королевской власти лозунг аграрного закона продолжает волновать умы правящей буржуазии. Два комиссара исполнительного совета Дюфруа и Моморо, посланные в Нормандию в начале сентября 1792 г. для ускорения рекрутского набора, распространили там «Декларацию прав», расширенную и дополненную двумя статьями. В одной подчеркивалось, что нация берется гарантировать лишь промышленную собственность, в другой провозглашался принцип временной гарантии того, что ложно называют земельной собственностью, до того момента, пока нация не издаст соответствующих на этот счет законов. Деятельность Моморо и Дюфруа вызвала волнения в Нормандии, где они вооружили против себя всю собственническую массу.

С проповедью аграрного закона выступил и некий священник Птижан из Эпинейля, предложивший своей пастве добровольно согласиться на отказ от своего имущества и разделить все свои земли. То же самое проповедовал де Бонвиль, поставивший в своей брошюре «О духе религии» вопрос о «средстве для подготовки всеобщего передела земель».

Публицисты контрреволюционной партии жирондистов в свою очередь стремились изобразить агитацию за аграрный закон как плод происков реакционеров и аристократов. Жирондистская газета «Патриотические летописи» писала по этому поводу: «С начала революции аристократы не переставали говорить об аграрном законе не потому, конечно, что они верили в его возможность, — они очень хорошо знали, что лежащая в его основании несправедливость делает его неосуществимым, — но им казалось, что самое слово способно посеять преступление и смуту в народе; они сделали из него пугало для собственников, чтобы привлечь их в свою партию… Таким образом всякий, кто говорит об аграрном законе, о переделе земли, есть явный аристократ, враг общества, злодей, которого нужно уничтожить…» Впрочем, по мнению газеты, «нечего бояться, что нация когда-нибудь примет принцип, разрушающий всякую собственность». И в дальнейшем жиронда постоянно использует страх перед аграрным законом в своей борьбе с якобинцами. После февральских голодных бунтов в Париже, бунтов, которые открыто оправдывались представителями «бешеных», Конвент снова охвачен беспокойством. Он видит в этих беспорядках и в агитации «бешеных» угрозу самому принципу частной собственности. И вот 18 марта 1793 г. Конвент принимает декрет, которым «назначается смертная казнь всякому, кто предложит аграрный или какой-либо другой закон, подрывающий земельную торговую или промышленную собственность».