Иван Конев - Сорок пятый

Я уже говорил о ведении артиллерийского огня прямой наводкой в ночных боях. Но такой огонь мы вели не только ночью, но и днем. Причем на прямую наводку ставились орудия всех калибров, вплоть до 203-миллиметровых. Последними мы расшибали то, чего не брали другие калибры — метровые каменные стены немецких опорных пунктов. А чтобы не расходовать лишнего количества тяжелых снарядов, артиллеристы стали практиковать так называемую спаренную стрельбу орудиями мелкого и крупного калибра. Мелкими калибрами велась пристрелка, а по пристрелянным целям уже наверняка били тяжелые системы. Так было при окружении и уничтожении оппельнской группировки. То же самое повторилось и в боях за Ратибор.

К 22 марта погода наконец исправилась, и армии, наступавшей на Ратибор и Рыбник, была обеспечена не только артиллерийская, но и мощная авиационная поддержка.

Однако немцы дрались упорно. В первый день наши войска продвинулись всего на восемь километров. В дальнейшем противник ещё более усилил сопротивление, введя в бой переброшенные с других направлений 8-ю и 17-ю танковые дивизии. Наши атакующие части продвигались медленно, шаг за шагом.

Такие темпы наступления нас никак не устраивали, и я на помощь 60-й армии ввел два корпуса 4-й гвардейской танковой. Танкисты должны были нанести дополнительный удар с севера.

Немцы в свою очередь перебросили сюда новые танковые соединения. Мы продолжали продвигаться, но по-прежнему крайне медленно. Изо дня в день шли упорные бои за овладение небольшими населенными пунктами, узлами дорог, высотами и высотками. Войска несли немалые потери. Это, естественно, вызывало чувство неудовлетворенности. Операция протекала явно не в том духе, не в том темпе, не на том уровне, на которые мы вправе были рассчитывать, исходя из собственного опыта, из своего совсем недавнего боевого прошлого.

Но вот 24 марта, после некоторой паузы, левее нас, в полосе 4-го Украинского фронта, возобновила наступление 38-я армия под командованием боевого командарма К. С. Москаленко. Своими решительными действиями она изменила обстановку на левом фланге 60-й армии. Для противника создалась угроза окружения в районе Рыбника и Ратибора. А у нас возникли благоприятные предпосылки для штурма этих городов. 60-я армия взяла Рыбник и одним корпусом переправилась на левый берег Одера южнее Ратибора.

Два дня подряд, 29 и 30 марта, наша авиация наносила беспрерывные массированные удары по немецким позициям вокруг Ратибора. Чтобы поскорее овладеть им при минимальных потерях в людях и танках, я приказал сосредоточить здесь ещё одну, только что прибывшую в паше распоряжение, 25-ю артиллерийскую дивизию прорыва и большую часть сил 17-й артиллерийской дивизии прорыва.

После мощной часовой артиллерийской подготовки 15-й и 106-й стрелковые корпуса 60-й армии вместе с танками 4-й гвардейской танковой армии начали решительный штурм Ратибора. Противник не выдержал натиска наших войск и стал отходить в юго-западном направлении.

Ратибор был взят, последний крупный пункт, который мы намечали захватить в Верхне-Силезской операции, дальнейшее наше наступление на этом приостановилось.

Верхне-Силезская операция левого крыла 1-го Украинского фронта, продолжавшаяся шестнадцать суток, была завершена. Она положила конец стремлениям немцев вернуть Силезский промышленный район и прорваться к Бреслау. С 31 марта на 1-м Украинском фронте наступила уже не так называемая, а действительная пауза. В тот день мы ещё не знали, что она продлится всего пятнадцать суток...

Первого апреля 1945 года в Москву в Ставку Верховного Главнокомандования были вызваны командующий 1-м Белорусским фронтом Маршал Советского Союза Г. К. Жуков и я. Сталин принял нас, как обычно, в Кремле, в своем большом кабинете с длинным столом и портретами Суворова и Кутузова на стене. Кроме И. В. Сталина присутствовали члены Государственного Комитета Обороны, начальник Генерального штаба А. И. Антонов и начальник Главного оперативного управления С. М. Штеменко.

Едва мы успели поздороваться, Сталин задал вопрос:

— Известно ли вам, как складывается обстановка?

Мы с Жуковым ответили, что по тем данным, которыми располагаем у себя на фронтах, обстановка нам известна. Сталин повернулся к Штеменко и сказал ему:

— Прочтите им телеграмму.

Штеменко прочёл вслух телеграмму, существо которой вкратце сводилось к следующему: англо-американское командование готовит операцию по захвату Берлина, ставя задачу захватить его раньше Советской Армии. Основная группировка создается под командованием фельдмаршала Монтгомери. Направление главного удара планируется севернее Рура, по кратчайшему пути, который отделяет от Берлина основную группировку английских войск. В телеграмме перечислялся целый ряд предварительных мероприятий, которые проводились союзным командованием: создание группировки, стягивание войск. Телеграмма заканчивалась тем, что, по всем данным, план взятия Берлина раньше Советской Армии рассматривается в штабе союзников как вполне реальный и подготовка к его выполнению идёт вовсю [1] Сейчас известно, что именно 1 апреля 1945 года премьер-министр Англии У. Черчилль направил президенту США Ф. Рузвельту послание, в котором высказывались такие соображения: «Ничто не окажет такого психологического воздействия и не вызовет такого отчаяния среди всех германских сил сопротивления, как падение Берлина. Для германского народа это будет самым убедительным признаком поражения. С другой стороны, если предоставить лежащему в руинах Берлину выдерживать осаду русских, то следует учесть, что до тех пор, пока там будет развеваться германский флаг, Берлин будет вдохновлять сопротивление всех находящихся под ружьем немцев. Кроме того, существует ещё одна сторона дела, которую вам и мне следовало бы рассмотреть Русские армии, несомненно, захватят всю Австрию и войдут в Вену. Если они захватят также Берлин, то не создастся ли у них слишком преувеличенное представление о том, будто они внесли подавляющий вклад в нашу общую победу, и не может ли это привести их к такому умонастроению, которое вызовет серьёзные и весьма значительные трудности в будущем? Поэтому я считаю, что с политической точки зрения нам следует продвигаться в Германии как можно дальше на восток и что в том случае, если Берлин окажется в пределах нашей досягаемости, мы, несомненно, должны его взять. Это кажется разумным и с военной точки зрения». .