Александр Алтунин - На службе Отечеству

Полная рыжеволосая женщина в розовом платье без стеснения рыдала, припав к груди смущенного лейтенанта Настенькина, прозванного Настенькой из-за его фамилии и щуплого вида.

— Настенька! — крикнул кто-то из друзей. — Пакуй ее в чемодан и забирай с собой! Потом вышлешь обратно малой скоростью…

Последние слова утонули в громовом хохоте: все знали, что рыжеволосая женщина, работавшая в училище парикмахером, уже побывала замужем. Дважды покидала она родной город, следуя за мужьями, и каждый раз почему-то возвращалась назад. Возможно, и теперь она последовала бы за очередным супругом, но был приказ ехать к месту назначения без семей.

Наконец прозвучал третий удар станционного колокола. Поезд медленно тронулся. Мы, четверо лейтенантов, уютно разместились в купе плацкартного вагона и решили отметить начало нового этапа нашей жизни. Разложили на маленьком приоконном столике нехитрую закуску, налили в граненые стаканы вино.

Когда промелькнули последние здания города, Андрей Мелкотуков, кареглазый парень с короткой темной шевелюрой, поднял стакан и с шутливой торжественностью провозгласил:

— Прощай, Новосибирск! Увидим ли мы тебя когда-нибудь? За наш город, друзья, за родное училище!

Если бы Андрей Мелкотуков мог заглянуть в недалекое будущее, он узнал бы, что навсегда попрощался с городом своей юности, что чуть больше чем через месяц фашистская пуля оборвет его жизнь в бою на белорусской земле. Но счастье человека — в неведении конца своего жизненного пути. До последней минуты он надеется на лучшее, на долгую и обязательно счастливую жизнь.

Не успели мы закончить скромный ужин, как Андрей Сердюков, самый молчаливый из нашей компании, вечно что-нибудь читавший, вдруг машинально сдвинул разложенные закуски, опрокинув бутылку с остатками вина.

— Ты что, Андрей? — возмутился Мелкотуков. — Очумел? Забыл, что сидишь за столом? Весь наш ужин чуть не сбросил на пол!

— Да постой ты! — досадливо отмахнулся Сердюков. — Послушайте-ка, что сообщает ТАСС.

И, отчетливо выговаривая каждое слово, он прочитал Заявление ТАСС от 14 июня 1941 года, особо подчеркнув, что "слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы". Потом протянул газету Мелкотукову и с нескрываемой иронией сказал:

— А ты утверждаешь, что немцы первыми начнут заваруху. Видишь, Заявление ТАСС и твое мнение не совпадают.

— Наше Телеграфное агентство, — ответил Мелкотуков, — конечно, знает, что заявлять. Однако я убежден: не может быть мира между фашистами и нами! Сколько волка ни корми, а он все в лес глядит, сколько фашиста ни ублажай, а его разбойничья натура свое возьмет. Недаром фашисты столько лет усиленно вооружаются и захватывают одну страну за другой.

— Самураи не лучше, — возразил Сердюков. — Сколько они крови попортили советскому народу?! Поэтому не исключено, что ребятам, едущим сейчас на Дальний Восток, раньте нас придется понюхать пороху.

— Кишка у самураев тонка! — презрительно махнул рукой Мелкотуков. Немцы сильней и опасней. Я уверен: именно нам придется первыми принять боевое крещение.

Лейтенант Мелкотуков и не предполагал, насколько его слова близки к истине. В душе мы надеялись, что война — дело нескорое. Во всяком случае, планы на предстоящий отпуск строили все. Мелкотуков, забыв через минуту спор о войне, с жаром рассказывал, что, как только получит отпуск, сразу женится. Невеста ждет не дождется его, а родители пишут, что к свадьбе все готово: и четырехпудовый боровок откормлен, и две овечки, а куры, гуси и утки ждут часа, чтобы очутиться на свадебном столе. Словом, планы были самые радужные и мирные…

Светлым июньским вечером наш поезд подкатил к перрону Омского вокзала. Выпрыгнув из вагона, я сразу же заметил спешившую мне навстречу тетушку Макриду Дмитриевну в завязанном под подбородком цветастом платке. Ее миниатюрная фигурка легко передвигалась по перрону. Подбежав ко мне, тетушка подпрыгнула, и ее маленькие, худенькие, но цепкие руки крепко обхватили мою шею. Часто моргая незрячими от слез глазами, она осыпала меня поцелуями.

— Саша! Голубчик! — радостно лепетала моя добрейшая тетушка. — Вот и свиделись наконец.

Тетушка, наверное, не скоро выпустила бы меня из объятий, если бы не подошедший вслед за ней богатырского сложения цыгановатый мужчина.

— Ну хватит тебе, баба, слюнявить доброго молодца, — заявил он рокочущим басом. — Дай и нам поздороваться. — Приподняв жену, Петр Емельянович Дьяков легко отстранил ее и, словно медведь, стиснул меня так, что я, несмотря на довольно крепкое телосложение, опасался за целость своих ребер.