Михаил Пришвин - Дневники 1930-1931

…«и покори ему под нози всякого врага и супостата». — Контаминация слов из Псалтири: «вся покорил еси под нозе его» (Пс. 8.7) со словами из молитвы Честному Кресту: («на прогнание всякого супостата»).

…песня моя об Ине Ростовцевой осталась бы неспетой . — Речь идет о юношеском романе Пришвина с Варей Измалковой (в автобиографическом романе «Кащеева цепь» — Инна Ростовцева), встреча с которой произошла за границей в годы студенчества. Разрыв с нею Пришвин переживал очень глубоко и в течение всей жизни вспоминал свою первую неосуществленную «парижскую» любовь, которую пережил как жизненную катастрофу. Любовь выявила существо его личности — «невозможность быть как все», и «повела по пути странничества», поиска — в глубине своего «я», в окружающей природе, культуре, народной душе. Этот путь оказался одновременно спасением собственной личности и становлением художественного мышления — у Пришвина этот процесс вылился в форму дневника.

Ср.: «Первый раз в жизни я просто от скуки выдумал себе… немного пописать, и вдруг увлекся, и как!.. Это была регистрация места и времени (даты) непонятного огромного события в моей личной жизни, меня куда-то повело по пути страданий к блаженству. И вот эта-то первая попытка регистрирования даты события и была началом моего писательства».

«Вернулся, читая о Гёте, к своей первой любви, к тому особенному чувству, в котором как бы предусмотрен отказ ("я не согласна"), и все чувство направлено к тому, чтобы пострадать("я согласна" — значит, конец любви). Это любовь поэтического эгоиста, бессознательно отнимающего от возлюбленной душу». «Я хочу сказать, что в психологический состав сложного чувства первой любви у поэта входит чувство недоступности объекта любви… даже в момент разгара моей безумной страсти я сознавал, что простое обладание женщиной, брак и т. п. невозможен и не удовлетворит меня, что эта женщина только повод к моему полету». «Как великие однолюбы, я все-таки про себя ее ждал, и она постоянно ко мне приходила во сне. Очень долго спустя, когда я уверился, что хотя писатель я очень медленный и неуспешный, но настоящий, я понял, что моя "она" у настоящих поэтов называется Музой…» ( Пришвина В. Д. Путь к Слову. С. 81–105).

…открылась перспектива на ужасный Урал . — О своей поездке в Свердловск в июне 1932 г. так отзывался Пастернак: «В начале тридцатых годов было такое движение среди писателей — стали ездить… собирать материалы для книг… Я хотел быть со всеми и тоже отправился в такую поездку с мыслью написать книгу. То, что я там увидел, нельзя выразить никакими словами. Это было такое нечеловеческое, невообразимое горе, такое страшное бедствие, что оно становилось уже как бы абстрактным, не укладывалось в границы сознания» ( Пастернак Борис . Собр. соч.: В 5 т. М.: Художественная литература, 1992. Т. 5. С. 634–635).

…кухарки, управляющие государством». — Неточная цитата из статьи Ленина «Удержат ли большевики государственную власть?» (лето 1917): «Мы не питаем иллюзий, будто любая кухарка, любой чернорабочий тотчас же возьмутся за дело управления государством. Мы должны научить кухарку, рабочего создать такие условия, чтобы и она постигла возможность участвовать в управлении государством» ( Ленин . ПСС. Т. 34. С. 315).

«Блажен муж иже не иде на совет нечестивых». — Пс. 1, 1.

…лев ляжет рядом с ягненком… — см. коммент. к будет время, лев ляжет с ягненком.

…об изобилии плодов земных и временах мирных, Господу помолимся! — Из Великой ектинии на Божественной Литургии св. Иоанна Златоуста.

Наладил Петино дело. — В 1929 г. младший сын Пришвина Петр Михайлович закончил охотоведческие курсы Всекоохотсоюза и по направлению уехал работать в Новосибирск, а затем в Бийск охотоведом-практикантом. В связи с начавшейся коллективизацией обострилась политическая обстановка в Горном Алтае — жизнь и работа там стала опасной. Пришвин добился для Петра Михайловича разрешения вернуться в Москву (указано Н. П. Бирюковой (Пришвиной)).

…метать бисер перед свиньями. — Мф. 7, 6.

…принес ее к себе, постелил на жестком корье и улегся. — См.: рассказ «Борец и Плакса». Впервые: Красная нива. 1931. № 22. Вошел в цикл детских рассказов «Золотой луг»: Собр. соч. 1956–1957. Т. 4. С. 512.