Дмитрий Панов - Русские на снегу - судьба человека на фоне исторической метели

Но я несколько отвлекся. Предлагаю читателю снова перенестись в зиму 1916–1917 годов. По моим детским воспоминаниям, зима эта была снежная и морозная. Тишина зависла над степями и замерзшим морем. Но был и некий звук, казалось бы, разлитый в пространстве, как предчувствие наступающих грозных событий.

В стране все были недовольны всем. Рассматривая нашу историю, заметил, что русский народ прощал своим правителям жестокость и беззаконие, но очень тяжело переживал поражения в войнах и унижение государства, от которого, собственно, и не видел ничего хорошего. С 1856 года, когда Россия понесла поражение в Крымской войне, национальное самолюбие русских подвергалось тяжким испытаниям. Казалось бы, его немного ублажили победы в русско-турецких войнах в конце 70-х годов, освобождение Болгарии, но затем снова ввергло в позор и недоумение тяжкое поражение в русско-японской войне, гибель русского флота. Я считаю, что судьба самодержавия и царской семьи, в принципе, была решена уже тогда. Кстати, эту особенность русского характера правильно оценил Сталин, понимавший, что русские простят принесенные жертвы, но не простят поражений. Да и сейчас ослабление государства и первые территориальные потери, по-моему, стали концом карьеры Горбачева. А Николай Второй, по части поражений, был просто чемпионом среди русских самодержцев. Мало того, что его отлупили какие-то, по его же словам, макаки-японцы, но и германцы не давали спуску.

И вот над Россией запели трубы свободы, которая, как оказалось позже, была не для нее. Двуглавый орел стряхнул свои короны. Наступил февраль 1917 года. Как и за полстолетия до этого, в 1861 году (не изменяются ли периоды неровного исторического дыхания и обновления циклами — примерно в 50 лет? Ведь и после окончательного торжества сталинизма в 1929 году, мы стали приходить в себя и снова подумывать о свободе лишь в 80-е годы?) Россия снова возмечтала о земле и воле.

Впрочем, страна настолько велика и так замедленно реагирует на политические изменения, происходящие в центре, что февральские события в Петрограде и вокруг него будто вязли на просторах России и доходили на Кубань лишь слабыми отзвуками. По-прежнему в Ахтарях правили казаки, которые могли избить и даже убить иногороднего, почти не думая о наказании, если тот обидит казака, посягнет на его имущество или имущество казацкой общины. Например, рыбака, который осмелился опустить сети в море раньше или позже установленного казаками срока, избивали порой до полусмерти, отнимая и лодку, и сети. На всем протяжении, пожалуй, одних из самых рыбных мест в мире: плавни, лиманы, протоки, песчаные косы, вода возле которых прогревается до 50 градусов тепла, от Ахтарей до Темрюка, что на Таманском полуострове, родины моей покойной жены, Веры Антоновны, казаками осуществлялся жесточайший полицейский режим. Спору нет, нерестилища и естественные рыборасплодники нужно было беречь даже от колокольного звона. Нельзя оправдать ужасающий грабеж рыбных богатств Азовского моря, который наступил после большевистской революции, когда председатели рыбколхозов, ради поддержания ударных стахановских темпов, перегораживали гирла, по которым рыба шла на нерест, и черпали ее чуть ли не экскаватором. За это получали грамотишку или орденишко, фотокорреспонденты вытаскивали улыбающуюся круглую физиономию на страницы газет. А там, не то, что рыба не водись — хоть трава не расти. Торжествовала психология бездумных временщиков, опустошивших и подорвавших уникальные рыбные запасы, на базе которых страна могла бы сейчас получать не меньше валюты, чем от тюменской нефти.

Но и то, что практиковали тогда казаки, было бандитизмом и произволом, от которого мы и качнулись в разграбление и вседозволенность. Как-то Алексей Комарь, дед моей жены, позволил себе небольшую вольность: на берегу, который арендовал у отставного казачьего полковника, соорудил небольшой сарайчик, где можно было спокойно разделывать и заготавливать впрок улов, укрыться от солнца, дождя или снега. До этого он несколько раз просил казака позволить ему соорудить такой сарайчик. Но казак, со свойственной им строптивостью и упрямством, постоянно отказывал: мол, арендуй землю, да не привыкай. Однако отношения были теплые: отставной казачий офицер захаживал в дом Комаря на Пасху и другие праздники. Пил водку, закусывал янтарным балыком, да и брал с собой в дорогу. Словом, дед моей жены, учитывая эти отношения, решился на строительство. Однако сразу же после его окончания явились казаки и расшвыряли сарай до основания. А как-то перепало уже отцу моей жены, Антону Алексеевичу, — осмелился на день раньше выйти в море. Казаки его сильно избили.