Array Array - Правда о русской революции - Воспоминания бывшего начальника Петроградского охранного отделения.

Самой достопримечательной личностью на даче был еврей Янкель, который вместе со своим дядей, почтенным и честным стариком, взял в аренду маленький домик у подножия песчаной горы, где были дачи, и открыл там лавочку. Это был бледный, худой юноша лет 18-ти, симпатичный, и все мы к нему очень хорошо относились и прощали все его мелкие надувательства при уплатах по счету. В этом отношении на него мало действовали постоянные нравоучения его дяди о честности. Надо было поражаться выносливости и терпению Янкеля. Он открывал свою лавочку в 5 часов утра и уходил в ближайшее местечко, где он жил, в 10-11 часов вечера. Прислуга часто забывала купить то то, то другое, спустившись утром в лавочку, и тут-то целый день звали Янкеля приносить забытое, и этот несчастный, с приветливым лицом, бегал в жару в низ и в верх песчаной горы, исполняя поручения прислуги. За эту его приветливость и неутомимость мы, дачники, простили ему, когда, уговоривши нас всех купить у него еще цыплят и уток в переполненный уже курятник, он ночью же, приехав на телеге, всех их выкрал и потом их же снова продал нам. На следующее лето помещик из-за этого случая не хотел сдать лавку Янкелю, а отдал ее одному поляку, который открывал ее в 9 часов утра и уходил уже в 2 часа домой. Прислуга взбунтовалась, и мы, дачники, заявили помещику, что если Янкелю не сдадут лавочку на следующее дето, то никто из нас не приедет на эти дачи, и Янкель опять появился на нашем горизонте.

После четырехлетнего нашего пребывания в г. Лодзи муж был назначен начальником охранного отделения в Варшаву. Уезжал также и временный генерал-губернатор генерал Казнаков в Петербург, получив там назначение. Проводы генерал-губернатору и мужу город устроил общие, и в этих проводах участвовали все слои общества. Продолжались они в течение двух недель то у одних, то у других представителей города. Муж пользовался большой любовью и уважением как среди христианского, так и еврейского населения города за свою честность, справедливость и доступность. Накануне отъезда генерал-губернатора из Лодзи муж получил сведения, что революционеры решили не выпустить генерала Казнакова живым и собирались взорвать дворец одного фабриканта, в котором жил генерал-губернатор и где помещалась его канцелярия, или бросить в него бомбу при отъезде. Муж велел произвести обыски во всем доме и подвалах, но ничего подозрительного не нашли. На следующий день утром муж уехал в Варшаву принимать должность, а я пошла проводить Казнаковых, с которыми мы были очень дружны. Когда они садились в подъехавший экипаж, то начали со мной прощаться, но я заявила, что еду вместе с ними на вокзал. Удивило меня, что они как-то переглянулись между собой, но ничего не сказали, и мы благополучно доехали до вокзала, где собрался их провожать весь город. Только через две недели, уже в Варшаве, когда мы с мужем завтракали с Казнаковыми в гостинице «Бристоль», выяснилось, почему они переглянулись, когда я заявила, что еду проводить их. Мадам Казнакова отвела меня в сторону и сказала мне, что она никогда нас забудет, что я, мать двух детей, зная, что на ее мужа, готовится покушение; села с ними в один экипаж. Таким образом, сама того не подозревая, я попала в героини.

Я была рада жить опять в Варшаве, в городе, который: "! - лично знала, где я кончила Александро-Мариинский институт и где я вышла замуж. В Польше вообще я жила почти с. самого моего рождения, и те поляки, которых я знала с детства, как взрослые-так и дети, с которыми мы были дружны, очень хорошо и дружелюбно относились к нам, несмотря на то. что мы были русские. Поэтому не могу не написать об одном эпизоде, который меня поразил. Два года тому назад в Нью-Йорке в одной русской семье я встретила одного интеллигентного средних лет инженера-поляка, который, не зная, что я жила в Польше, начал рассказывать, как Польша страдала под игом русского владычества, что не. только не позволяли говорить по-польски, но для тога, чтобы дети могли изучать польский язык, надо было собираться в подвалах, завешивать окна, чтобы свет от свечей не проник на улицу. Выслушав все это, я его спросила был ли он в Варшаве, и, узнав что он оттуда родом и жил там до приезда: в Америку., сказала, ему, что мне очень странно слышать все это, что я жила в Польше, училась в институте и могу сказать, что в нашем русском институте Императрицы Марии Феодоровны, помещавшемся в Варшаве на Венской улице №. 8, училось много полек католичек, дочерей состоятельных родителей, а также разных, польских здвяи дворянок, и почти все эти девочки были на казенном счету и содержались за счет Государыни. В каждом классе одна треть были польки. Мы, русские девочки, часто возмущались, что почти все они воспитываются на казенный счет, тогда как русским родителям, чиновникам, и военным, приходится платить за своих дочерей. В институте было три церкви: православная, католическая и лютеранская. Приходил как русский священник, так и католический ксендз и лютеранский пастор для преподавания закона Божьего два раза в неделю, и каждый преподавал, конечно, на своем языке, приходил и мулла к магометанкам., которых, была немного. И ксендз, и пастор служили обедни в своих, церквах. Все польские праздники праздновались наравне с русскими, и уривд не было. Два раза в неделю приходил учитель польского языка, как теперь помню - пан Гржибовский. Русские девочки оставляли тогда класс, и оставались только польки. Я часто ухитрялась оставаться в классе и поэтому выучилась читать и писать по-польски. Перед началом уроков всегда выходили на середину класса две воспитанницы: православная, читавшая по-русски, а католичка - по-польски молитву перед учением, то же было и перед обедом. Помню, как-то ради шутки я и одна подруга полька решили поменяться ролями, я прочла молитву по-польски, а она по-русски, классная дама не заметила этого, пока мы не кончили молитву, и сделала нам выговор за неуместную шутку. На Пасху выпускной класс не отпускался по заведенному обычаю домой, и на католический Светлый праздник мы все, русские, отправлялись в костел на богослужение, а на русскую Пасху католички приходили в нашу церковь и потом разговлялись вместе с нами. В торжественные дни все власти присутствовали на богослужении в кафедральном католическом костеле. Когда приезжал в Варшаву Виленский католический архиепископ и процессия двигалась со всеми образами и хоругвями по городу, генерал-губернатор и все власти шли с нею. Прислуга в русских домах как мужская, так и женская была большей частью польская, говорила на своем языке, и хозяева обращались к ней тоже по-польски. Где же здесь было угнетение?