Array Array: Правда о русской революции: Воспоминания бывшего начальника Петроградского охранного отделения.

На Петербургское охранное отделение с момента его создания возлагались большие надежды. У нового учреждения, стоящего в Центре общественного движения, серьезные задачи и много работы. Предполагалось, что им будут управлять компетентные офицеры, обладающие широкими знаниями, способные померяться силами с революционными активистами, подпольем, террористами. Однако стоит отметить, что в течение первых лет Охранное отделение, призванное быть оплотом борьбы, оказалось во власти лиц, не сумевших выполнить поставленные перед ними цели. Оно мало чем проявляло себя вплоть до 1879 г., когда активизировалась деятельность организации «Народная воля». Начатая ею Кампания покушений и убийств известных государственных чиновников и охота на императора, заставили обратить на нее серьезное внимание. Слабость руководителей Петербургской охранки может быть объяснена еще и тем, что Третье отделение - орган высшей политической полиции России, который руководил учреждениями политического розыска на местах, столкнувшись с оппозиционными силами, сам стал терять главенствующие позиции.

В 1880 г. при реорганизации системы политического сыска с упразднением Третьего отделения и созданием Департамента государственной полиции' (позднее - Департамент полиции), Петербургское охранное отделение перешло в непосредственное его подчинение.

Какие же были предшественники Глобачева? На фоне всех руководителей Петербургского охранного отделения, пожалуй, первым, с момента его организации, кто обратил на себя внимание своей распорядительностью, смелостью, настойчивостью и организаторскими способностями, был Георгий Порфирьевич Судейкин, назначенный на этот пост в 1881 г. по рекомендации киевского военного прокурора В. С. Стрельникова. Их совместная работа в Киеве, определенная жесткость, порой неразборчивость в средствах, использование провокационных методов, вызывали обоюдное взаимопонимание14.

Судейкин был родом из дворян Смоленской губернии, по окончании Смоленской гимназии поступил на правах вольноопределяющегося в 4-й пехотный Капорский полк рядовым. Затем, после присвоения чина унтер-офицера, был командирован в Московское пехотное юнкерское училище, которое окончил в 1870 г. 18 августа 1870 г. он получил чин прапорщика, а на следующий год - подпоручика и назначение на должность и. д. полкового адъютанта. В декабре 1872 г. «За отличие по службе» произведен в поручики.

В сентябре 1873 г. Судейкин изъявил желание перейти в Корпус жандармов. При переходе в корпус, как правило, велась проверка деловых, моральных, профессиональных качеств претендента. Генерал-майор Алхазов, командующий 4-м пехотным Капорским Его королевского высочества наследного принца Саксонского полком, писал о Судейкине: «Состояния родового не имеет, отзывы о нем лиц, хорошо его знающих как в служебном отношении, так и нравственном, вполне выгодные»15. И далее: «...способностей отличных, с первого дня производства в офицеры обращал особенное мое внимание усердием к службе, а с назначением в должность полкового адъютанта, кроме того добросовестно и усердно относился к своим обязанностям, которые исполнял примерно, по нравственным качествам достоин всякого уважения и пользуется в глазах всех репутацией безукоризненного офицера»16.

Пожалуй, здесь уместно сказать, что в социальном плане большинство офицеров были безземельными дворянами, что означает их принадлежность к нижнему слою российской элиты. Часто амбициозные молодые люди из дворянских семей, которые не могли мечтать о карьере гвардейского офицера, надеялись поступить в жандармский корпус, служба в котором казалась им более притягательной, чем в обычной армии1. Несмотря на то что престижность жандармского корпуса с начала XIX в. значительно снизилась, темно-голубая форма на рубеже веков все еще сохраняла свою привлекательность, особенно в кругу провинциалов. Так, А. И. Спиридович, начальник дворцовой агентуры в охране императора Николая II в 1906-1916 гг., писал в своих воспоминаниях: «Матушка моя не раз говорила мне..., что она хотела бы видеть меня или артиллеристом или жандармом, сестры же уже прямо убеждали меня идти в жандармерию. Воспитанные в архангельской провинциальной глуши, далекие от всякой политики, они были чужды обычных интеллигентских предрассудков, против синего мундира, и смотрели на жандармского офицера просто: офицер, служба серьезная, очень важная, жалование хорошее, форма красивая, чего же еще нужно для брата?»