Бронюс Яунишкис - От Альп до Гималаев

— И все санньяси достигают этой цели?

— Нет. Многие не выдерживают испытаний и возвраща­ются к мирской жизни. Иногда умирают. Так случилось с мис­сионером из Литвы Габриелем Ленткаускасом, который очутился здесь после того, как мусульмане сожгли Мадурскую миссию. Ленткаускас, пробираясь через джунгли, обна­ружил этот ашрам и захотел жить с нами. Но он не был под­готовлен к таким испытаниям.

«Вечный покой даруй ему, господи», — я перекрестился и, молча сотворив молитву за упокой его души, продолжал интересоваться:

— Скажите, а что влечет индусов в ашрам?

— Мокша — спасение.

— На какие средства существуют ашрамы?

— Во-первых, за счет имущества вступающих в коммуну и от подаяний. Среди нас ведь есть садху [36], — подчеркнул монах. — А садху — это частица богов!

— А я мог бы увидеть садху?

— Они живут отшельниками в скальных пещерах, — от­ветил монах.

Он повел меня в трапезную. У стен продолговатого поме­щения были разложены циновки. Санньяси собирались молча, словно тени. Затем уселись друг против друга и погрузились в медитации. Неподалеку от них уселись и мы. Обслуживаю­щий монах положил перед каждым на пол лист бетеля. Затем принес миску риса и стал раскладывать его по горсточке на листья.

Санньяси принимали листья как нечто священное и от­ворачивались к стене. Молча, о чем-то размышляя, они мед­ленно брали щепотку риса тремя пальцами и клали в рот, не касаясь губ.

Хотя я и проголодался, но есть не мог. Очень уж подо­зрительно пахла приправа.

Но если отказаться от еды, обидишь монахов. К счастью, все они отвернулись. Я тоже повернулся лицом в угол, вынул из кармана платок и вытряс в него рис.

После обеда сопровождающий, узнав, что Ленткаускас — мой соотечественник, стал еще больше его расхваливать. Он призывал меня последовать примеру миссионера, остаться в ашраме, где я смог бы обрести истинное слияние с богом. Я поблагодарил за приглашение, пообещал подумать и про­стился, положив, как и он мне, руку на его плечо.

Мне не терпелось увидеть садху. И, усевшись на слона, мы двинулись в сторону гималайских предгорий. Местность стала холмистой. Между редкими деревьями проступали большие потрескавшиеся скалы с множеством пещер. Мы остановились. Слона оставили пастись, а сами направились искать садху.

Одного из них мы застали в нижней пещере. Я поразил­ся, каким изможденным и высушенным был этот отшель­ник, — кожа да кости. Он не обратил на нас никакого внима­ния, погрузившись в медитации.

Я попытался заговорить с садху. Одел на его шею четки из ароматного сандалового дерева. Но он даже не взглянул на меня, не дрогнула ни одна мышца, будто к нему никто и не прикоснулся.

Другие святые занимались различными упражнениями. Они были похожи на двигающиеся скелеты. Мне так и не уда­лось с ними поговорить.

— Вот до чего доводит фанатизм, — сказал я своему спутнику. — Ужас! Никто не поверит!..

— Думаешь, у мусульман лучше? — взглянул на меня проводник. — Намаз — молитвы пять раз в день, ураза — пост целый месяц, хаджж — паломничество через пески пустыни в Мекку. Мучение!

— Для того и существуют боги, чтобы ставить своих приверженцев на колени, — сказал я и испугался этих слов. — Но без религии как проживешь?

— Если бы не бессмертие души, о Аллах!

Мы замолчали. В самом деле, почему боги требуют столь­ких мучений? В миссию я вернулся смертельно уставшим.

Воспитанник миссии Лалус Чаухан учился хорошо. Как принято в Италии, я ставил ему оценки по де­сятибалльной шкале, обычно «9» или «10». Чест­ный, всегда готовый услужить, староста класса, он, по правде говоря, часто бывал «ангелом-храните­лем».

После уроков, всё прибрав в моем присутствии, Лалус торопился на урок рисования. Вначале он рисовал пейзажи, птиц, обезьян. Потом в его тетради появились статуи святых, фигуры молящихся людей, священные коровы. А подучив­шись еще, он нарисовал портрет пурогита семьи маханта, а затем и самого Магджуру.

Поглощенный делами миссии, я мало интересовался ри­сунками Чаухана. Но вот однажды, открыв его новый альбом, я увидел в нем изображения одних лишь индуистских богов. Их было так много, что я даже удивился и спросил мальчика:

— Почему ты рисуешь столько индуистских богов?..

— Индуистские боги — боги индусов, мои боги, — ответил он задумчиво. — В них верили мои родители и деды...

Я понял, что это слова маханта Магджуры.

— Ты ведь теперь католик, мы тебя окрестили, ты при­нял нашу веру. Рисуй христианских святых.