Наталия Вовси — Михоэлс - Мой отец Соломон Михоэлс (Воспоминания о жизни и смерти)

Возможно до автора статьи дошли тогда отклики о» порочной идее и формалистическом воплощении» Реубени» и он просто решил» оправдать» Михоэлса. Но только Михоэлс в его оправдании не нуждался, как не нуждается в оправдании и идея гуманизма — не» воинствующего», разумеется.

Сейчас, восстанавливая в памяти те годы, я понимаю, что работа над» Реубени» была единственным светлым пятном в папиной жизни того последнего периода.

И хотя всегда, перед уходом на спектакль, он тяжело вздыхал, ворчал и кряхтел, что» терпеть не может играть», мы видели с какой радостью он отправлялся на эти, последние в его жизни, репетиции.

Спектакль» Принц Реубени» не увидел свет не потому что Михоэлс» от пьесы отказался», а потому что он становился все более неугодным хозяину и наступало время расплаты с ним.

Поездка в Америку, отчеты заседания, проблемы, связанные с работой театра, вечная неустроенность в быту (дома тогда начали течь трубы и пришлось переехать на пару недель в театр) — все это не могло не сказаться на его здоровье и, в конце концов, он заболел тяжелейшей формой фурункулеза.

Я редко видела папу болеющим» всерьез» в постели. Правда он, как всякий мужчина, относился очень серьезно к насморку, но даже сопя и чихая, предпочитал все же выскочить в театр, чем сидеть дома. Вообще долго находиться на одном месте ему было трудно. Исключением являлся только театр, откуда он мог не выходить сутками.

Почему ему не сиделось на месте? От неуемного темперамента или от внутренней неприкаянности? Или от того и другого?

Что я могу знать? Ведь я была девчонкой, которая с обожанием смотрела ему в рот, мало о чем задумываясь и мало что понимая. Помню, один приятель мне как‑то посоветовал: «Веди дневник. Записывай все, что твой отец говорит, ведь потом пожалеешь, что ничего не запомнила, но потом уже будет поздно». Я страшно возмутилась. Что значит» потом» или» будет поздно»? Значит, я должна жить с мыслью, что когда‑нибудь папы не станет? От этой мысли делалось так жутко, что хотелось умереть самой.

Как мало мы знаем наших родителей. Желая оградить нас от опасностей и разочарований, они слишком много от нас скрывают. Особенно в ту» светлую» эпоху, на которую пришлась моя молодость. А приятель наверно был прав. Насколько легче мне бы было сейчас по отдельным фразам, и пусть даже самым незначительным записям восстановить тогдашнюю атмосферу. Наши сегодняшние воспоминания, не подкрепленные жесткими фактами, таят в себе опасность — мы невольно освещаем прошлое нашим сиюминутным видением. А видение это всегда приспосабливается к сегодняшнему дню, и даже нам самим, пережившим ту эпоху — иначе как бы мы ее пережили? — уже трудно, почти невозможно представить себе то перевернутое болезненное восприятие действительности, которое было для нас в то время нормой.

Отец пролежал в постели несколько недель. Наверное, чем сильнее организм, тем тяжелее он переносит болезнь. Мирон Семенович Вовси заключил, что папин фурункулез это следствие перенапряжения нервной системы. Интересно, что все мы во время войны одинаково недоедали, нервничали, и переутомлялись, но ни Ася, ни мой муж не болели фурункулезом, а мы с Ниной страдали от него все голодные годы. Папа оживленно рассуждал о том, что у нас наверно» одна группа крови» и даже вспомнил, что когда у Нины была корь, у него взяли кровь, чтобы сделать мне прививку. «Значит, мамина тебе не подходила, а моя подошла». Вовси очень смеялся его научным выводам.

Мучился папа ужасно. Когда боль на мгновение затихала, отец сейчас же принимался двигаться, отчего ему немедленно становилось хуже. Я спрашивала: «зачем тебе это нужно? Стало лучше — и слава Богу». Но он толь ко возмущался. «Как ты не понимаешь, что человек хочет все знать», — объяснение, вполне соответствовавшее его беспокойной и пытливой натуре.

Папа болел, Ася работала, Нина училась, я занималась своим и папиным домом. Карточная система и постоянное отсутствие денег весьма осложняли эту задачу и отнимали массу лишнего времени.

Чтобы нас немного разгрузить и не оставлять отца совсем одного, актеры из молодых решили установить внизу дежурство. Но это, конечно, вылилось в очередной абсурд, так характерный для нашего дома. Вместо помощи, они занимали Михоэлса своими проблемами (один из них принес даже целый чемодан афиш, разложил их на полу и принялся доказывать папе, что тот недостаточно его ценит).

В конце концов, возникла сложная для нас ситуация, при которой папа, естественно, взмолился, чтобы его избавили от этой» опеки», а мы мучались, так как считали свинством и неблагодарностью отказаться от их посещений.