Мартин Хайдеггер - Мартин Хайдеггер - Карл Ясперс. Переписка, 1920-1963

В этом абзаце различия между философами не декларируются — напротив, в своем отношении к традиции здесь они как бы едины, — но присутствуют более упорно, чем в начале переписки. Если Хайдеггер является "гномом" перед "мыслью будущего", еще не высказанной в наличной традиции, то его друг признает себя "гномом" по отношению к Великому в том виде, как оно состоялось в традиции. "Пространство великих" для него — это город с улицами и "закоулками", построенными на века: в одном из "закоулков" философ осмеливается "негромко сказать свое скромное слово", после чего замечает, что "не принадлежит к их [великих] кругу". Но сам факт посещения одного из закоулков великой традиции возвышает философа над современниками — ведь он был там, хотя и не был принят за своего.

Хайдеггер понимает традицию принципиально иначе. Великие не являются ее хозяевами, которые могут признать или непризнать его своим; в лучшем случае они такие же носители "мысли будущего", как и он сам. В силу открытости традиции нет "круга", к которому можно было бы принадлежать; можно лишь поддерживать ее открытость, делая ее принципиальной — в этом "скромное слово" Хайдеггера, но оно не нуждается в одобрений великих системосозидателей. Основное для него происходит не на улицах, а как раз в закоулках, так что нахождение в одном из них не свидетельствует, в отличие от того, как думает Ясперс, о необычайной скромности "гнома": просто это знак того, что он на правильном месте, где случается основное. У хайдеггеровского "гнома" по идее нет своего слова, пусть даже "скромного"; извлекаемое им из традиции настолько аперсо-нально и чуждо системосозиданию, что даже величайшему "автору" не от чего его отлучить. Когда Ханна Арендт справедливо заметила, что философия Хайдеггера идет не от бурь нашего времени, а от изначального, она забыла добавить, что до Хайдеггера этого изначального не было и что в нем отразились бури нашего времени. Принадлежность к так понятой великой традиции для Хайдеггера настолько естественна, что не является предметом гордости: в конечном счете общение с избранными великими шедеврами входит в обязанности смотрителя галереи и не может возвышать его над людьми с улицы, которые иногда в эту галерею заглядывают. В этом качестве Хайдегтер вменил себе в обязанность формировать тот круг, принадлежность к которому казалась Ясперсу слишком большой честью: ведь простое пребывание на службе Великому уже возвышает его над большинством смертных. Написав в "Заметках о Мартине Хайдеггере", что тот "обладает волшебством как гном", не будучи демоничен в гетевском смысле слова, он имел в виду

Метаморфозы великих томов

волшебство творения слова из слова, возобновление традиции в ее истоках: это волшебство притягивало и отталкивало его, заставляя писать письма, которые не всегда отправлялись адресату (любопытно, что нет ни одного неотправленного письма Хайдеггера Ясперсу).

В переписке нередко упоминаются горы, особенно когда Хай-деггер пишет из "хижины" в швабских Альпах. В самом конце (письмо 152) Ясперс также вспоминает заснеженные горы в Фельдберге, где он отдыхал восемнадцатилетним юношей. Но это не такие высокие горы, как те, в которых оба философа встречаются в последней записи Карла Ясперса из его "Заметок о Хай-деггере" для окончательного объяснения и борьбы: "На широком скалистом плоскогорье высоко в горах издавна встречались философы одного времени. Оттуда открывается вид на заснеженные вершины гор, а ниже видны долины, где живут люди; горизонт простирается [15] [15] Safranski… S. 263. до самого неба. Солнце и звезды там ярче, чем в других местах… Воздух чист и прохладен… Попасть туда не представляет особого труда… надо только решиться время от времени оставлять свое жилище (Behausung), чтобы там, наверху, узнавать подлинное (was eigentlich ist). Там философы вступают между собой в беспощадную борьбу. Они захвачены силами, которые борются друг с другом посредством человеческих мыслей… Ныне на такой высоте уже, кажется, никого не встретишь. Мне показалось, что я встретил там одного, всего одного. Но он оказался моим учтивым врагом. Ибо силы, которым служили мы, были непримиримы. Вскоре мы уже не могли говорить друг с другом. Радость превратилась в безутешную боль, как если бы была упущена возможность, бывшая где-то рядом. Так случилось у меня с Хайдеггером" [16] [16] Ibid., S. 431. .

Итак, финальная сцена, вслед за романтиками и Ницше, разыгрывается в высокогорном ландшафте. Именно в горах, в их чистом разреженном воздухе, и должна состояться дуэль. Кажущийся демократизм не должен вводить в заблуждение: несмотря на видимую доступность, путь одолели только два "гнома" — на "скалистом плато" Ясперс застал только Хайдеггера. Но встреченный оказался "учтивым врагом" — не потому, что понимал философию иначе, а так как через них изначально говорили разные, несоединимые силы. Высокогорная дуэль не состоялась, даже ее главное орудие, разговор, вскоре стал излишним. Общим был только преодоленный маршрут, обретенное высокогорье. В его чистом, холодном воздухе множатся вопросы. Зачем помещать встречу в столь "нечеловеческий" ландшафт (высокогорный воздух не прохладен, а жгуче морозен)? Почему разрыв с возвышенным легче декларировать в определенных политических контекстах, чем осуществить в мысли? Почему, например, так высоко не могли взобраться не только упоминавшийся доктор Грасси, но и Гуссерль, Кассирер или Ханна Арендт? И как объяснить вскользь брошенную Ясперсом в одном из последних писем фразу: "между нами может быть либо все, либо ничего"?