Иван Бунин: Устами Буниных. Том 1. 1881-1920

20 ян. / 2 февр.

Вчера Болотов предупредил нас, что, может быть, завтра мы можем сесть на пароход «Ксения», где уже сидят семьи штабных. […]

Странная делегация, состоящая главным образом из родственников делегатов. На одно лицо приходится чуть ли не по 5 родичей в среднем.

На сердце очень тяжело. Итак, мы становимся эмигрантами. И на сколько лет? Рухнули все надежды и надежда увидеться с нашими. Как все повалилось…

21 янв. / 3 фев.

Слух: сегодня ожидается восстание большевиков.

Власть переходит к Микитко. Говорят, это по обоюдному соглашению, чтобы удобнее было эвакуироваться. […]

Яну с трудом удалось купить 5 думских по 2200 рублей. […]

На «Ксению» не попадем. Обещают на «Дмитрия», тогда грузиться в четверг. […]

Вчера бегала по городу, искала дров. 6 полен мне дали Розенблат. Они очень любезные люди, от денег или от того, чтобы я возвратила им дрова, они отказались. А дрова были необходимы, чтобы высушить белье на случай эвакуации.

В порту такое воровство, что, укладывая, смотришь на каждую вещь и думаешь: «а, может быть, я вижу ее в последний раз» и чувствуешь какую-то безнадежность в сердце. […]

В Одессе, говорят, более ста тысяч военных. […]

Еще не назначили день отхода парохода, на который нас берут.

Деньги выдаются керенками (10000 руб. превратились бы в 3000 руб.). Ян отказался принять их. […]

Ян все терпит до Белграда, но там он откажется от миссии, и от всяких сношений с этими господами. Кондаков деньги взял. […] Ян совершенно замучен.

Невозможно ничего купить, ни валюты, ни денег. Вчера было скуплено почти все золото и бриллианты. На улицах масса народа. Все куда-то спешат. Около Лондонской гостиницы извозчики. На них накладывали зашитые в рогожи корзины.

«Ксения» отошла. […]

Анюта рассказывает, что в городе пальба, разъезжают грузовики, в порту Бог знает, что делается. Началась паника. В Государственном банке суета — эвакуируются. Словом, шансов немного, чтобы быть живыми и невредимыми. Хлеба купить уже нельзя. Завтра цена еще повысится. Ян купил сала 5 фунтов в дорогу за 1500 рублей. […]

Анюта рассказывает, что из деревни приехал муж Людмилиной кумы и говорит, что большевики являются в деревни и все забирают: лошадей, скотину; молодых — под ружье, старых — в обозы, даже детей — для того, чтобы подносили снаряды. И все поедают, разграбляют. Она думает, что большевики, которые соединились с махновцами и с украинцами, и здесь будут так же грабить. — И что будет хорошего, — продолжала она, — ограбят сначала богатых, — их уж не так много — примутся за бедных. А нам, как будет плохо, теперь мы работаем и сыты, и одеты, а если всех разорят, куда нам итти? […]

«Дмитрий» может уйти лишь после 26 января. Может быть, нас посадят на другой пароход? Есть предложение Гораса устроить нас на французском пароходе, завтра, но без удобств, и без мест. Мы решили отказаться.

22 янв./4 февр.

На Молдаванке и на толчке стали срывать погоны у офицеров, началась стрельба, в результате вчера был погром. Сегодня все лавки заперты. Народ, по словам Анюты, призывает к погрому или, как она говорит, «зовет на погром». Анюта возмущена. Хлеба достать нельзя. Мяса тоже. В городе тревога, паника. Мы почти уложились. […]

Предлагали бежать на английском пароходе, но садиться нужно сегодня. Мы было уже решились на это. Пошли к Кондакову, а там узнали, что Деба предложил грузиться завтра. Остановились на французе. Обещаны каюты.

Английские солдаты разбивали двери магазинов и требовали, чтобы они были открыты. Завтра, вероятно, повесят кого-нибудь. Вот жестокий город! Сегодня многие остались без обеда.

Может быть, завтра будет последний день мой на русской земле. Никогда не думала, что придется влачить жизнь эмигрантки, да еще справа… […] И все еще не верится, все еще кажется, что что-то обернется, и ты скоро будешь в Москве.

В штабе все ночуют с винтовками уже вторую ночь. С кем бы мы ни встретились, каждый говорит: — Иван Алексеевич, уезжайте!

Нос 3 говорил Яну вчера, прощаясь:

— Если бы нужно было умереть за вас, я отдал бы жизнь свою, — и у него на глазах блестели слезы. — Как-то он благодарил Яна за то, что Ян единственное светлое, что он встретил в Одессе […]

Яну и Кондакову выдали билеты на пароход «Дмитрий», в третьем классе. Интересно, кто будет в первом? — Кондаков сказал:

— Прикажу этот билет в гроб с собой положить. Я думал, что отечество мой должник, а оно на 76 году жизни не дает мне койки во время эвакуации…