Георгий Литвин - Выход из мёртвого пространства

Была встреча, можно сказать, торжественная, речи произносились. Молодежь заверяла командование и нас, ветеранов, что не уронит славные традиции гвардейцев. Мы уже были ветеранами...

Война катилась к концу. Наши войска готовились к последнему, решительному штурму.

Мне же предстояло ехать учиться в Москву, на курсы военных переводчиков. Вот так все быстро и круто повернулось в моей судьбе. Как говорилось на войне: человек предполагает, а штаб располагает. Командир объявил мне приказ, напутствовал:

- Учись так же, как воевал. До победы уже немного, тогда твои знания особенно пригодятся... А боевых товарищей не забывай, пиши!

Человеку свойственно забывать. И я, наверное, тоже позабыл многое. Не способна память человеческая вместить все, что когда-то отпечатывалось в ней, казалось бы, навсегда... Но забыть боевых товарищей - вот это никогда! На следующий день, получив документы в штабе, зашел я в общежитие прощаться... Нет, не расскажу об этом. Не могу, не умею. Но, наверное, те чувства, которые переполняли меня тогда, и заставили через сорок лет взяться за эту рукопись.

Вместо послесловия

Наверное, последняя глава для того и существует, чтобы напихать в нее все, что не влезло в главы предыдущие, договорить то, что не успел или забыл сказать. Потом все это выдается за авторские выводы. Что ж, я тоже не буду отступать от этого золотого правила.

Прежде всего попытаюсь отвести упреки, которые, как мне кажется, могут мне адресовать. А раз я прогнозирую эти упреки, то, значит, уже сам прощупывал уязвимые места. Прощупывал основательно и понял, что кое-что нуждается в объяснениях.

Мало, поверхностно у меня описано то, что называется "фронтовым бытом". Но, поверьте, сделано это вовсе не из пренебрежения к этой тематике, высокомерной брезгливости. Я очень высоко ценю симоновский фильм "Шел солдат", где, по-моему, впервые быт на войне был "эстетически осмыслен", как пишут искусствоведы. Да, на войне совершают подвиги, ходят в атаки, на войне погибают. Но на войне и живут. Помню, как в очерке одного писателя приводились воспоминания женщины-фронтовички. Телефонистки, кажется. Так вот, самое страшное ее воспоминание: ей за всю войну ни разу толком не удалось вымыться. И я ее понимаю! Женщина на войне - это вообще очень горькая и жестокая тема, которую мало кто всерьез разрабатывает. Помню, рассказывала мне одна санинструкторша на войне:

- Назначили меня сначала в санчасть полка, стал мне там один командир куры строить, отправили меня тогда ближе к фронту - в батальон, а там та же история, шлют еще ближе к фронту - в роту, а вдруг и там командир молодой? Тогда меня к немцам отправят, что ли?

"Черный юмор" - так это теперь называется, кажется? Но опять я отвлекаюсь.

Важно, очень важно писать историю фронтового быта. Честь и хвала тому, кто это делает. Почему же я слишком малый вклад внес в это дело, отказавшись, таким образом, от своей доли хвалы и чести? Да причина самая элементарная: на войне делалось буквально все, чтобы облегчить летчикам этот самый быт. Обмундирование, кормежка - все было на высоте. И фронтовые сто грамм были всегда обеспечены. Роскоши, разумеется, никакой, но сыты, тепло одеты были всегда. И возможность выспаться была тоже. Понимаю, что многим пехотинцам такая жизнь на войне могла показаться раем. Но я пишу об этом безо всякого умиления. Летчику доверялась сложная, дорогостоящая техника, от действий которой зависели порой судьбы целых операций. Так было бы просто нерационально, согласитесь, давать управлять этой техникой голодному, невыспавшемуся, плохо одетому человеку. Так что дело тут не в гуманизме, не в какой-то особом расположении к летчикам, дело в элементарном здравом смысле. Но этот здравый смысл и не дал мне возможности живописать какие-то особые подробности быта летчиков на войне.

Да, совсем забыл: много россказней ходит о каком-то особом, "летчицком" суеверии. Скрывать не буду: было и такое. Например, перед вылетами никогда не брились по утрам, а только вечером. Не фотографировались перед полетом. Вот, пожалуй, и все. Так что, по-моему, в этих разговорах больше домыслов, чем правды. Видимо, кому-то хочется романтизировать, что ли, профессию военного летчика, окружить ее какой-то роковой тайной. Только грош цена такой романтике.

Теперь о втором, гипотетическом упреке. Впрочем, почему гипотетическом? Упрек этот я уже слышал и даже ответ дал.

Было дело в санатории "Ветеран". Съезжаются туда люди самые разные. Это сейчас мы все уже в возрасте, седые да лысые. Вроде бы и разницы никакой между нами нет. А ведь в прошлом должности мы занимали очень даже разные, и звания разные у нас были. По вечерам собирались мы у кого-нибудь в палате и вели бесконечные разговоры о прошлом, о войне. Но, как правило, разговор соскальзывал на дела сегодняшние. Особенно много говорили о публикациях, в которых обнародовались факты, ранее неизвестные, связанные с историей войны. Факты чаще всего негативные, "чернуха", как сейчас говорят да и пишут в газетах (кстати, почему это вдруг интеллигенция решила перейти на блатной язык, мода такая, что ли?). Так вот, когда очередной раз обсуждали эту тему, один из присутствующих не выдержал, видимо, и бросил в сердцах: