Виктор Буганов - Булавин

Подобные и другие черты идеологического и психологического плана выступают в документах, вышедших из лагеря повстанцев, в их идеологии.

Е. П. Подъяпольская в книге о Булавинском восстании, в результате длительного и скрупулезного изучения материалов о нем, сумела выявить до полутора-двух сотен повстанческих документов — полных текстов (прелестных писем, отписок и др.), их пересказов или упоминаний в правительственной переписке. Но сохранилось далеко не все.

Но и то, что сейчас известно, очень ярко рисует взгляды и требования повстанцев, их идеологию. Собственно говоря, они в начале XVIII столетия продолжили то, к чему стремились Разин и его повстанцы за четыре десятилетия до них. Своими лозунгами они провозгласили расправу с князьями и боярами, помещиками и вотчинниками, панами и арендаторами, воеводами и приказными людьми, воинскими начальниками и казацкими старшинами — изменниками, со всеми угнетателями, обидчиками, народными «супостатами», богатыми и знатными людьми. Конкретно они называли имена Толстого и других азовских «бояр», майора Долгорукого и бригадира Шидловского, воевод Волконского и других ненавистных черкасских старшин.

Булавинцы эти лозунги и стремления реализовали в ряде случаев — расправились с Юрием Долгоруким, его офицерами и солдатами, казнили или убили во время боев Лукьяна Максимова, донского войскового атамана и других старшин, полковников Кондратьева и Бильса, царицынского воеводу Турченина и других. В то же время, в отличие от этих, «плохих», бояр и воевод, других они считали «добрыми» или надеялись на их «доброту». Недаром они писали письма к некоторым воеводам, начальникам, призывая их перейти к ним, восставшим. Рассчитывали, что царь Петр внемлет их просьбам и не велит своим «полководцам» разорять донские городки и убивать казаков-повстанцев.

Но, как они убеждались, ни царь, ни его приближенные не намерены понять их нужды, страдания, тяготы. И повстанцы ищут выход — призывают на помощь запорожцев и кубанцев, мобилизуют чернь из южнорусских, украинских, поволжских уездов, грозят покинуть Дон, уйти на Кубань, в подданство турецкому султану. Более того, в конце мая 1708 года Булавин запрещает под страхом смертной казни говорить об особе царя Петра, о повинной ему. Далеко не все с этим согласны, но характерно уже то, что на каком-то этапе движения хотя бы часть повстанцев сумела порвать с традиционно-царистскими представлениями. Это говорит о том, что в царистской идеологии, психологии повстанцы могли проделать брешь, противостоять утвердившимся императивам. Да и само их требование о сохранении «старого поля» на Дону, то есть исконно казацких привилегий, включало и такую, как право принимать и не выдавать беглых из России; а это ведь тоже брешь, на этот раз не только в идеологии, но и в самой сердцевине феодально-крепостнического режима, в праве феодалов на безраздельное владение «крещеной собственностью», крепостными крестьянами, их трудом и имуществом.

Антифеодальные, антикрепостнические призывы прелестных писем Булавина, Голого и других повстанческих атаманов делали их понятными и близкими широким слоям угнетенного народа. Они обращены к казакам, крестьянам и другим жителям русских сел и деревень, городов и крепостей, к работным людям, всякой голытьбе, а также и к природным казакам, старшинам, «к начальным добрым людям». Главный лозунг, который выходит на первое место в разгар движения, — борьба «за всю чернь».

Несмотря на все противоречия и колебания, отразившиеся в повстанческих воззваниях (призывы к царю, воеводам и «полководцам», надежды на их «доброту» и др.), в целом они отразили интересы и чаяния широких кругов населения России, ее социальных низов, и в этом — их непреходящее значение. Недаром народ сохранил память о Булавине и Некрасове, их соратниках, повстанцах, борцах за народную правду, за справедливость, против зла и неправды, исходивших от бояр и прочих притеснителей.

Представления народа о Булавине и булавинцах складываются, формируются в ходе самого восстания. Сражения повстанцев с карателями, расправы с народными обидчиками, прелестные грамоты с их народным, простым, ярким и образным языком поражали воображение простых людей. Память обо всем виденном, слышанном и пережитом откладывалась в сознании, передавалась детям и внукам.

После кровавого разгрома булавинского движения само имя отважного народного вождя было на Дону, во всей России под запретом. Только некрасовцы, ушедшие на Кубань, не только помнили о славных делах — своих собственных, отцов и братьев, сыновей и внуков, дедов и прадедов, но и воспевали их подвиги. На их мысли, сознание огромное влияние оказал Игнат Федорович Некрасов — ближайший сподвижник Булавина, его преемник. Он и привел несколько тысяч казаков па Кубань. Человек стойких убеждений, суровый и справедливый, он в течение почти трех десятков лет руководил казацкой раскольничьей общиной по очень строгому уставу — «завету». И тем заложил основы того жизненного уклада, который помог казакам-некрасовцам сохранить свою общину в течение почти двух с половиной столетий. Именно эта исключительная роль Некрасова, организаторская, нравственная, духовная, выдвинула его в представлении некрасовцев на первое место среди булавинских атаманов. Более того, его имя в их песнях, сказаниях заслонило имя Булавина, который превратился в них в атамана-помощника, брата Некрасова, наряду с Драным и Голым.